Сам он знал об этом значительно раньше, когда бродил по развалинам и спускался в темные жуткие провалы, ведущие в пустые подземные катакомбы. Сначала вокруг были только бетон и ржавые железные конструкции, потом следопыт оказался в странном круглом тамбуре и, наконец, вошел в коридор, стены которого неожиданно осветились неярким янтарным светом. Источник свечения находился где-то внутри матовых ярко-желтых стен. Удивительно, но свечение гасло, стоило лишь покинуть коридор. Видимо, в стены и пол коридора были вмонтированы датчики, реагирующие на появление в нем любого существа. Опанасенко очень удачно назвал материал стен янтарином — он действительно светился, как балтийский янтарь.
Пиявки жили во мраке высохших туннелей водораспределителей, там у них были гнезда, свитые из высохших стеблей марсианского саксаула и неведомо откуда взятой блестящей ткани, постепенно превращающейся в пыль.
С непонятной тревогой Рыбкин подумал о летающей пиявке, несомненно, она должна была появиться в пустыне у солончаков. Ей тоже понравилась эта игра с человеком.
Но подбежала возбужденная и радостная невеста, увлекла Феликса в круг танцующих, и ему стало не до забот, ведь это был их день, и Феликсу хотелось, чтобы Наташе было сказочно хорошо.
Потом праздник продолжался для них двоих, и к обсерватории они отправились лишь на четвертый день.
Марсианская осень вступала в свои права, между волнами хрупких от морозов барханов чернели остатки кактусов, уже выпустивших свои споры на волю ветра. Взорвавшиеся кактусы напоминали спустившие камеры поливиниловых мячей.
Марсианские колючки округлились, свили свои стебли в тесные кольца и приготовились к зимовке. Южный ветер сдувал с барханов рыжую пыль и гнал ее лоземкой через всю пустыню. Чистые летом темно-фиолетовые небеса уже заметно помутнели, и Феликс пожалел, что они не воспользовались мотонартами — наверное, Наташе было трудно идти по постоянно меняющей свои очертания пустыне.
— Смотри, Пеньков, — удивленно сказала Наташа. — Что они там делают?
В стороне от купола обсерватории, окруженной павильонами, ближе к солончакам среди ржавых песков чернели три маленькие человеческие фигурки.
«Интересно, как она с такого расстояния Пенькова угадала?» — с неожиданно проснувшейся ревностью, которая удивила его самого, подумал Рыбкин.
— И Матти с ним, — сказала Наташа. — По-моему, они что-то нашли!
Они свернули. Теперь ветер дул им в лицо, щипая за открытые участки кожи на лице. Феликс старался идти так, чтобы Наташа оставалась у него за спиной. Чем ближе они подходили к группке людей в пустыне, тем худшие предчувствия овладевали следопытом. По всему выходило, что астрономы толпились там, где происходили его встречи с летающей пиявкой. Рыбкин невольно ускорил шаги.
Теперь он сам узнал и громадного плечистого Пенькова, который, опираясь на карабин, что-то оживленно говорил Матти, жестикулируя свободной рукой. Сережа Белый сидел на корточках, разглядывая между барханами что-то невидимое следопыту.
Заметив приближающихся людей, все трое астрономов выпрямились.
— А-а, Феликс! — радостно сказал Пеньков. — Здравствуй, Наташенька!
— Что это вы здесь собрались? — спросила Наташа. — А программа наблюдений?
Матти крепко пожал руку Рыбкину.
— Пеньков пиявку убил, — объяснил он. — Ждали вас утром, смотрим — кружится. Володька взял карабин — и в пустыню!
— С первого выстрела снял! — хвастливо объяснил Пеньков. — Нет, Феликс, все-таки эти подствольники — классная штука. Правда, и пиявка удачно подставилась, с первой гранаты — напополам.
Следопыт подошел к краю бархана и заглянул вниз. На мерзлом красном песке темнело пятно, посреди которого неподвижно лежало бурое тело пиявки, изуродованное взрывом гранаты. Он машинально посчитал сегменты. Сегментов было шесть. «Все правильно, — с тоскливым гневом подумал Феликс. — Наверное, она ждала меня здесь всю ночь. И удивлялась, что я не прихожу. А утром увидела Пенькова. И радостно бросилась ему навстречу. Как собака, которая долго ждала хозяина. Она же не знала, что Пеньков встретит ее выстрелом из гранатомета! Она ждала хозяина, друга ждала, а не охотника…» Он осторожно прыгнул с бархана и подошел к убитой пиявке. Шесть глаз ее были широко и укоризненно открыты.
Рыбкин отвел глаза. Утренняя радость куда-то исчезла, на смену ей пришло неожиданное горькое отчаяние. Он не мог смотреть на Пенькова, хотя и понимал, что это глупо, что простодушный астроном ничего не знал. Винить следовало прежде всего самого себя. Если бы ребята знали…
Че-ерт! Он стиснул кулаки, стараясь не смотреть ни на дышащего радостью Пенькова, ни на ничего не понимающих, но чувствующих неладное Матти и Белого, на встревоженную его поведением Наташу. Говорить ничего не хотелось. Да и что теперь говорить!
Феликс сел на край бархана, чувствуя, как предательски влажнеют под маской щеки. Как все глупо получилось! Он с размаху ударил кулаками в мерзлый неподатливый песок.
— Он же за Наташу боялся… И за тебя! — что-то сообразив, вздохнул Матти.
— Ну! — подтвердил Пеньков, бестолково взмахивая обеими руками.
Карабин был уже у него за спиной, и лучи красного солнца робко играли на ворони ствола.
— Помолчите, ребята, — негромко сказал Сергей. — Кажется, ты опять сделал что-то не то, Володя!
Наташа молча присела на бархан рядом с мужем. Ее присутствие делало осознание собственной вины еще более острым. Рыбкин судорожно вздохнул, посмотрел в темно-фиолетовую бездну над головой. В бездне бледно расплывались вдруг растерявшие резкость звезды.
Можно было продолжать искать оправдание себе, Пенькову и всем тем, кто никогда не ходил по пустыням Марса без карабина. Но все это было бы лишь ненужной и пустой тратой времени. «Хватит стрелять, — неожиданно подумал Феликс. — Хватит. В прорезь прицела никогда не увидишь чужой души. То, что видно в прицел, всегда становится мишенью…»
Красное холодное солнце высвещало безжизненные марсианские пески до самого горизонта. На западе стремительно всходил похожий на тающую льдинку Деймос.
Наташа положила руку на плечо Феликса. Рядом с ними уныло топтались ничего не понимающие астрономы. В низинке между барханами блуждали тени, и с легким льдинистым звоном скапливался бурый марсианский снег, постепенно заметая остывшее тело мертвой пиявки.
Убивать — это проще всего. Куда сложнее делать из вчерашних врагов друзей и чувствовать, что ты всегда в ответе за тех, кого однажды приручил, что ты должен, ты просто обязан дарить им тепло и свет своей человечьей души.
Царицын, май 1999 года