Запах раскаленного металла и сгоревшей плоти ударил в ноздри, едва флагман переступил порог отсека. Когда глаза привыкли к слепящему сиянию прожекторов, Эвинд заметил на полу несколько убитых – двух секунд-координаторов и субполковника. Чуть дальше, под знаменем Империи, у пульта, занимавшего почти все пространство полукруглого зала, сидел невысокий, по-юношески стройный человек. Тяжелый шлем нейроконтроля арсенала прикрывал его голову; тонкие, почти невидимые линии связи тянулись от пульта управления к шлему.
Шад Ронис медленно опустил руки, подпиравшие подбородок, поднял видеоплату шлема с глаз. Эвинд различил его неправильные, резкие черты, плотно сжатые губы. Что-то знакомое, давно забытое было в этом обрамленном синеватым металлом лице.
– Вы приглашали меня сюда? – обратился к убийце Эвинд. – Я весь ваш.
– Да, – отрывисто бросил оператор. – Хорошо, что вы вызвались прийти ко мне сами. Иначе я потребовал бы, чтобы вас привели.
– Почему? – напрямую спросил Эвинд. – Почему меня?
Ронис усмехнулся:
– Чтобы оценить вас. Чтобы понять раз и навсегда: что должен чувствовать человек, которого называют "символом Империи"? Каково это, мой субфлагман? Каково это – чувствовать за собой мощь Двенадцати Созвездий… ни одно из которых не является для вас родным?
Парень знал, в какой день об этом спросить…
– Вам действительно нужен мой ответ?
– Да, темные боги преисподней! Да, это то, ради чего я все затеял!… Но оператор успокоился так же неожиданно, как и взорвался. – Вы не стойте, мой флагман, садитесь, времени у нас немного, но в ногах правды нет.
Буквально переведенная на имперский поговорка родного мира остро резанула Эвинда. Флагман развернул к себе кресло второго оператора и сел. Спинка была перерублена лучом, и Эвинд мог опираться лопатками только о ее косо торчащий обломок. Он заставил себя не думать, что случилось с тем, кто сидел в этом кресле до него.
– Зачем вы убили всех этих людей? – глядя в глаза Ронису, спросил он.
Оператор прикусил губу. Похоже, этот вопрос задел в нем какую-то болезненную струнку.
– Я долго размышлял, потом понял, что другого выбора нет. А вы? Вам ни разу за свою карьеру не приходилось приносить ни в чем не повинных людей в жертву общему успеху операции?
С каждым разом вопросы были жесточе и жесточе,
– А ваша цель стоит таких средств?
– Ответьте сами: стоит ли спасенная спичка миллионов сожженных деревьев?
– Такой загадки я не слышал.
– Загадки?!
– Тогда я не понимаю.
– Вам, мой флагман, и не надо понимать! Вопросы задаю я. И вы мне еще не ответили. Что вы такое, Тот Самый Эвинд? Что там внутри, под Золотой цепью и значками имперского флагмана?
– Вы ждете, что на это можно ответить одним словом?
– Хватит играть со мной в прятки! Времени мало, меня скоро сотрут. Думаете, я не знаю, почему ваши дружки, Стражи Крови, пропустили вас ко мне? Чтобы отвлечь меня, потянуть время и попробовать пробиться сюда. Я не дурак, я знаю, что это им удастся. И мне не нравится, что у вас был с собой "жучок"! Ронис с яростью глянул на опаленную форму Эвинда.
Флагман старался держать себя в руках и говорить спокойно, несмотря на все вспышки оператора.
– Я пытаюсь понять, зачем вам все это понадобилось, Ронис. В какую игру вы играете? И какую роль в вашей игре вы отвели для меня? Если вы действуете не в своих интересах – это так, вы только что сами сказали, что вас "сотрут", тогда ради кого?
Оператор напрягся, а затем неожиданно начал смеяться, прикрывая рот рукой:
– А может, я сумасшедший? Просто сумасшедший, помешанный на вас, Тот Самый Эвинд! Думаете, появиться этой мании так трудно? На вашей родной планете про вас создают эпопеи, девочки и мальчики смотрят во все глаза на ваши стереопорт-реты, взрослые и старики гордятся вами, как лучшим и любимым своим сыном! И разве только на Телларе? – будто спохватившись, добавил он. – Во всех союзных Империи мирах!
Но флагман уже догадался, почему черты этого мальчика показались ему знакомыми. Он был похож на Шада Эвинда пятнадцать галалет назад.
– Твое имя ввело меня в заблуждение, – на языке своего мира медленно проговорил командир "Шквала". – Ронис. Но ты ведь теллариец?
– У меня фамилия отчима, он с Авеллана, – перебил оператор на имперском. – Ну да, да, мы с вами земляки… И опять-таки суть дела снова упирается в вас. Мой старший брат должен был идти в армию в тот год, когда вы совершили свой первый "бессмертный подвиг". Бара отдали Империи – в составе союзной квоты, которая возросла вдвое за счет добровольцев. Я повторил этот путь. Я на десять лет моложе вас… на десять телларийских лет. А вы помните, когда последний раз были дома?
Да, он помнил… ему нельзя тогда было возвращаться. Объятия Теллары оказались слишком крепкими, они едва не задушили его.
За весь свой отпуск Эвинд не видел ничего, кроме восторженной толпы, нельзя было ни сосредоточиться, ни оглядеться, ни хотя бы на миг уединиться. Визиты, собрания, встречи с детьми и взрослыми, где от него ждали каких-то особенных слов, значительных поступков… Дом родителей выкупили, из него сделали музей. На улицу нельзя было выйти без того, чтобы толпы молодежи, и не только молодежи, караулившей у входа в гостиницу, не кинулись ему навстречу. Эвинд честно старался дать этим людям то, чего от него ждали, – он чувствовал, что обязан им за их любовь. Даже когда он понял… Они любят не его. Они любят в нем себя. Им льстит слава, завоеванная в Империи для них; они безумствуют оттого, что подвиг совершил теллариец – какой-то неопределенный, некий теллариец, почти абстрактная фигура. Его соотечественники придумали его заново. Они поклонялись Символу, не задумываясь, совпадает ли истина с легендой, созданной ими для себя.
Именно тогда Эвинд впервые до конца осознал, что значат слова "Тот Самый" перед его именем, и поклялся больше никогда не возвращаться на Теллару. Но ощущение родины, всякое воспоминание о ней – прежней – вызывало в нем щемящую боль. Если нельзя вернуться, это не значит, что можно перестать тосковать. И перестать любить.
– Вы были дома восемь лет назад! – воскликнул Шад Ронис. – Вы приходили в мою школу. Я помню эту встречу. Формальность, да? Для вас это была просто формальность. Я изучил ваше досье – вы никогда с тех пор не думали вернуться к нам еще раз. И наши послания… Может быть, чтобы отвечать на них, был создан специальный отдел?
– Послания? – переспросил Эвинд. По счастью, ему никогда не приходилось задаваться вопросом, сколько должно быть в корреспонденции Героя предложений, просьб, даже признаний в любви. Капитан "Шквала" старался ответить тем, кто был достаточно упорен, чтобы добыть его адрес, – но таких находилось немного. Самых верных и преданных Императору, кому позволили связаться с Эвиндом, несмотря на близость того к военным тайнам, на долгое отсутствие многонедельные выходы на боевые задания…
