Какая боль…
— Кажется, он приходит в сознание. — Мужской голос? Откуда боль? Снова чернота…
— На волосок от смерти. Потерял уйму крови. — Другой голос. Уильямс? Боль…
Лица, растворяющиеся в дымке…
—..крепче, чем вам кажется. Он выкарабкается. — Ее голос! Боль…
— Нет! Не уходи! Еще немножко!
— Что это? Он пытается говорить. — Первый мужской голос. Боль.
— Мне лучше уйти. — Снова ее голос. Боль.
— Именем Вута, не уходи — кричу я. — Не сейчас!
— Вам больно, адмирал? — Снова первый мужской голос. Боль.
— Где она, тытьподери вас всех?
— Адмирал? — Боль.
Ушла…
Боль все не прекращалась. В голове стоял звон, но зрение прояснилось немного. Сверху вниз на меня смотрел мужчина докторской наружности, вытиравший пот с моего лба. Стерильный белый потолок, яркий свет. Запах антисептиков. Госпиталь!
Я сделал попытку пошевелиться и не смог. Болело все тело. Все же мне удалось слегка повернуть голову — Вут подери, ожоги! Я скосил глаза. Меня явно держали в медицинском автомате. Левое плечо полностью скрывалось под слоем прототкани.
— Ну вот, почти все. Как вы себя чувствуете, адмирал?
— Просто ЗАМ-мечательно, доктор.
— Вот так лучше, верно, сэр?
Он производил впечатление ужасно молодого, симпатичного; его отличали светлые волосы, голубые глаза, узкое породистое лицо и до ужаса аристократичный нос. Он заметно нервничал. У меня мелькнула вялая мысль, не из саммерсовых ли он КМГСовцев.
— Так лучше, — утешил я его. — Который час?
— Начало третьего, дневная вахта, — ответил он.
— Шестнадцатое гептада?
— С утра, кажется, да, адмирал. Пижон. Впрочем, я еще не опоздал.
— Спасибо, — сказал я. — Вы сказали, вы уже почти кончили. — Боль как-то разом стихла. Механическая рука убрала с моего плеча защитную ткань.
— Как раз кончил, адмирал.
— Отлично. Вытащите меня отсюда. Мне необходимо быть в зале совещаний в три, доктор. Так что поторопитесь.
— Вы, должно быть, шутите, сэр.
— Уверяю вас, доктор, я говорю совершенно серьезно.
— Но вам нельзя. Вы еще недостаточно окрепли для…
— Откройте этот тытьчертов агрегат, доктор!
— Господин адмирал, это противоречит правилам. Я не могу брать на себя ответственность за…
— Всю ответственность я беру на себя, доктор, — послышался второй голос из другого конца комнаты — точно, Уильямс!
— Н-но, к-капитан…
— Насколько это ему повредит?
— Это зависит от того, насколько крепкий у него организм.
— Вы не хуже меня слышали то, что она сказала, — с нажимом произнес Уильямс. Она?
— Э… да, сэр.
Длинные пышные каштановые волосы. Значит, это мне не совсем померещилось. Ладно, выясним позже. Пока нужно, чтобы этот тип меня послушал.
— Значит, вам известно ровно столько же, сколько мне, коммандер. А теперь открывайте свою машину или покажите мне, как это делается. Если адмирал морально готов к тому, чтобы идти, он сдюжит.
— Т-тогда вся ответственность за него ложится на вас, капитан Уильямс.
— Я, тытьподери, принимаю ее. Вы как, адмирал, правда готовы?
— Давайте попробуем.
— Доктор, я приказываю вам открыть машину.
— Есть, капитан.
Боль оказалась слабее, чем я ожидал, но весил я, похоже, никак не меньше мильстоуна. Я сделал попытку сесть и потерпел неудачу. Черт, я был слаб как галацианский саблекотенок.
— Помогите мне, — сказал я.
Чья-то рука толкнула меня в правое плечо, и комната завертелась перед глазами. Я улегся обратно в машину.
— Ну, что я вам говорил? — спросил этот гадкий доктор.
— Еще раз, — сказал я. Похоже, я их все-таки убедил. На, этот раз мне удалось удержаться в вертикальном положении — не без помощи Уильямса, конечно. В помещении было холодно, светло и стерильно чисто. Ненавижу госпитали.
— Болит где-нибудь?
— Только плечо, доктор. Ну, еще пить хочется. Он протянул мне стакан, и я осушил его одним глотком.
— Еще.
После второго стакана я перевел дух.
— Джим, сколько у нас еще времени? — Только тут я обратил внимание на то, что он в повседневной форме — значит, он меня правильно понял.
— Примерно полметацикла, сэр.
— Господин адмирал, но вам нельзя выходить! — В голосе врача сквозили нотки отчаяния.
— Вздор. — Прежде чем он успел что-то предпринять, я опустил ноги на пол. Крышка стола стремительно надвинулась на меня и больно ударила по лбу. Я оказался на полу.
Уильямс проворно подскочил ко мне, подхватил под мышки и уложил на кушетку.
— Нет. Мне нужно встать! — Я снова поднялся. Уильямс поддерживал меня, делая при этом вид, будто это я поддерживаю его. Колени предательски дрожали. — Пошли.
На этот раз меня двинула одна из стен, сбив на пол. Я снова поднялся на ноги. Теперь я держался ближе к стене.
— Идем.
Когда подлая стена снова сделала попытку ударить меня, я был наготове и попытался оттолкнуться от нее рукой. К сожалению, левой. Матерь Вута! Надо же, как больно! Обессиленный, я снова повалился на пол.
— Еще раз!
Теперь я оттолкнулся правой рукой. Колени дрожали уже меньше. Должно же у меня получиться! Я огляделся по сторонам. В поддоне рядом с машиной виднелась груда окровавленной ткани, увенчанная осколком обшивки — размером с мой большой палец, не меньше.
— Эту штуковину вы из меня вытащили?
— Так точно, сэр.
Ну, не слишком впечатляюще.
— Хотите на память, адмирал?
— Делайте с ней что вам угодно, доктор. Сколько у нас времени, Джим?
— Около десяти циклов, адмирал.
— Значит, нам пора. Где мой скафандр?
— Ему конец, адмирал, — ответил врач. — Продырявлен и весь в крови.
— Я захватил ваш вещмешок, адмирал, — сказал Уильямс. — Я так решил, вам не помешает переодеться в чистое.
— Верхнюю одежду, Джим.
— Захватил.
Пока он доставал мои кожаную куртку, башмаки и фуражку, я выпил еще стакан протеиновой смеси. Умница Уильямс. Он помог мне облачиться. Надевать куртку было больно, но с рукой на перевязи боль можно было терпеть. Башмаки. Фуражка.
— Сколько у нас еще, Джим?
