Бездна. Топь.
[…………………………..]
Огоньки всюду — неровные клочья света, исчезающие, возникающие вновь, сливающиеся в нестойкое целое, вновь распадающиеся, тонущие в черноте. Чуть слышный плеск, еле различимый гул, легкий стук, доносящийся из неведомой дали. Тьма отступает, собирается комьями, каменеет, застывает кристаллами, бледнеет.
Желтый свет. Серая дымка.
[…………………………..]
Опушка леса — черные деревья, желтая листва. В сером небе — отблеск солнца. Легкий ветер треплет листья, срывает, пускает в недолгий полет. Яркий ковер на земле, влажные голые кусты, телеграфный столб с провисшими проводами. Шум ветра, шелест крон, далекий, еле слышный гудок паровоза.
Осень.
19. ПЛЯЖ
(Arie: 3’57)
Несколько камешков все-таки удалось найти — плоских, как на заказ. Кто-то словно нарочно спрятал их в серый песок.
Наводи! Навесным… целься! Огонь!..
Первый пошел!
Пошел, запрыгал — раз, другой, третий. Маленький каменный «блинчик»…
«…Лихорадка не так жестока в Тете, как в Квиллимане или на низменном побережье, и, поскольку в этой части Африки так же легко заболеть лихорадкой, как в Африке схватить простуду, приезжим следовало бы перебраться с побережья в более высоко расположенные районы…»
Сдвинул шляпу на затылок («Поеду я в город Анапу…»), огляделся. Не пора ли и мне? В эти, «более высоко расположенные»? Зайти в кафе, взять какую-нибудь жареную скумбрию? Нет, лень! Уж больно хорошо тут, на сером песчаном пляже под нежарким солнышком. Лежать, читать про Африку, «блины» по воде пускать. Оптимальная диспозиция!
«…Отряд состоял из 80 солдат, и, несмотря на отклонения от режима, — поскольку большинство из них принадлежало к категории „неисправимых“, — в течение 3 лет из них умерло только десять, причем от лихорадки 5. Хотя выяснилось, что хинин не предупреждает лихорадки, он оказался неоценимым при лечении, как только появились первые симптомы заболевания…»
Книжка про бегемотов, несмотря на подобные «лихорадочные» пассажи, оказалась очень забавной. Доктор Дэвид Ливингстон, «Путешествие по Замбези». Саванны, миомбо, термиты, баобабы… Не иначе Джимми-Джон увлекается географией. Хотя он прав, такие книги — самое подходящее чтиво у моря. Во всяком случае, повеселее «Гипнономикона».
…Наводи! Целься!
Второй пошел!
Плюх… Плюх… Плюх!..
[…………………………..]
Впрочем, главное я, кажется, понял. Не про файлики, не про эти mo.jpg. Тут дружище Джимми-Джон весьма-а-а немногословен. Оно и понятно — ноу-хау, патента нет, того и гляди сопрут. Так что приходится верить на слово. Вроде бы логично: зрение — наиболее сильное из чувств, «точечное» внешнее воздействие на нервные окончания… На картинке рисунок — не главное, там целая система светящихся точек, мудреная, как микросхема. Принцип горящей лампы — светишь спящему в глаза, а он видит солнце. Здесь то же самое, но в миллион раз сложней. Так что никакой компьютерной игры, вся «картинка» моя, и берег, и домик, и замок. Но прописал мне ее дружище Джимми-Джон.
Воздействие пока слабое, поэтому и надо смотреть каждый раз.
…И бабочка — нечто похожее, световой направленный импульс, гасит сильное нервное возбуждение. Так что не анальгин, а все-таки валерьянка.
Логично? Поверим австралийцу? Никакой химии, никакого зомбирования, никакого побочного эффекта. Не хочешь — не смотри, последствий не будет, никакого привыкания, никаких следов.
Целься!..
Третий пошел!
Плюх… Плюх…
«…В конце концов экспедиция стала продвигаться вперед без проводников или с сумасшедшими проводниками. Как это ни странно, мы оказывались часто обязанными сумасшедшим из разных деревень: один из них почтил нас, когда мы спали под открытым небом, тем, что пел и плясал у наших ног всю ночь. Эти несчастные люди симпатизировали исследователям, считая, вероятно, что они — их поля ягоды…»
Вот именно! И мы с другом Джимми-Джоном в некотором смысле одного поля ягоды. Во всяком случае, я его понял. Не согласился, но понял…
[…………………………..]
…Гипносфёра — океан сна, в нем мы проводим до трети жизни. Там мы не хозяева, океан может быть тихий — а может быть Тихий. Захлестнет, уволочет в глубину — и просыпаешься с криком да с гадким настроением.
А главное — Время! Тут я с Джимми-Джоном более чем согласен. Во сне, слава богу, работать нельзя, но и расслабиться не всегда получается. Сон — не отдых, во всяком случае, не такой, как бы нам хотелось. Сон, чем бы он ни был на самом деле, — иная реальность. А в этой реальности случается всякое.
…Могилки ползают, к примеру.
Целься! Плюх… Плюх… Плюх…
Что можно сделать? Покорить океан, укротить волны? Нельзя. Сейчас нельзя — и еще долго будет. Кроме того, опасно. Перегородишь даже не море — залив, и тут же рыба уйдет, течение изменится, вода превратится в болото. Это не путь.
А где путь?
Плюх… Плюх… Вот и камешки кончились. Жаль!
Джимми-Джон предлагает строить «платформы» — как в настоящем океане. Искусственные острова над стихией. Эти mo.jpg — первая попытка. Платформы пока недолговечны, их требуется возобновлять, зато на них можно жить. Как на этом берегу, к примеру. Где-то бушует море, где-то гуляет страх — а ты тут, под солнышком. Подсознанию никто не мешает сублимироваться…
…Субли-ма-ци-я! Субли-ма-ци-я!
…а мне, разумному, позволено таковым оставаться — и делать, чего хочу. Все по Фрейду — океан нерационального, темного, а над ним — тонкая пленка рацио. Только искусственного.
Убедительно? Вполне. Но мне кажется, друг Джимми-Джон чего-то не договаривает. Или сам до конца пока не додумал.
[…………………………..]
Еще один «блинчик»? Отменно, отменно!
Плюх!..
«…На равнинах было много больших стад куалата и черных козлов, хотя обычно последние живут в горах…»
Ладно, про козлов с бегемотами — после. Вечером. Где тут наш талмуд?
«…Гипнономикон» тоже захватил с собой. Не почитаю, так под голову положу. Тем более книга, несмотря на кожаную обшивку, оказалась невесомой, на ладони нести можно. Почти как пушинка. Почти как сон.
Темнит австралиец, темнит! Как сей опус называется? Называется он «…или Власть над Гипносферой». Острова в океане — это еще не власть, это Хемингуэй. К чему Джимми-Джон ведет? Но как пишет, какой слог!
«…Сейчас каждый, кто вошел в Гипносферу, — Кортес. Он — Бальбоа, увидевший неведомый океан, Джеймс Кук, ступивший на песок Гавайев. Сравнение корректно, ибо все они в первый миг неизбежно поддавались эмоциям, поражаясь виденному. Рассудок заговорил позже…»