– «Бородинский», – не думая, ответил я, но немедленно спохватился. – То есть, черный, конечно. Это я Москву вспомнил.
Всем хорош развитый социализм, но вот «Бородинского» в Харькове не купишь. Не положено – согласно нормам довольствия. В Москве – высшая, у нас только вторая.
…Двадцать шесть лет и полтора месяца, контроль и управление – процентов девяносто, даже больше, Погружение длится два часа. Характер – синхронный, набор «Новый-1». Неожиданностей и сюрпризов нет. Пока…
Бабушка совершенно не умеет готовить, во всяком случае, так считает она сама. За весь кулинарный спектр не поручусь, но жареное мясо в ее исполнении бесподобно. Истинный диалектический подход – мяса побольше – и масла побольше, причем масло не подсолнечное, вологодское, самое настоящее. Я уже забыл, как это вкусно!
– Весь наркомат смеялся, ее даже «Суфражисткой» называли, за глаза, понятно. Оклад-то у Крупской был немаленький, заместитель наркома все-таки.
– Ага, – хмыкнул я, – Нашли, кого назначить. Первым делом запретила детские сказки, потом взялась за «Робинзона Крузо».
– «Робинзон Крузо» – еще ничего, – бабушка вновь усмехнулась, но уже совсем иначе. – Вышел приказ по библиотекам уничтожить все книги, в которых есть посвящение царствующим особам. Сжигать боялись, рвали на клочки и спускали в канализацию. День и ночь работали, ждали, что Крупская проверку пришлет… Одевалась она так не из бедности и не из революционности. Своего рода оппозиция, протест. Но вкуса у нее точно не было! Все-таки дама из хорошей семьи, дочь генерала.
Дама из хорошей семьи… Ай да бабушка, комсомолец 20-х! Хотя и она не из пролетариев. Успела даже в гимназию походить, пока «гегемон» не пожаловал.
– Хипповала тетка, – резюмировал я. – И муж ее, товарищ Крупский, тоже в дырявом пиджаке вышивал. Профессор Попов, который историю КПСС у нас вел, целую лекцию прочел на тему: «Был ли Ленин оборванцем?» Как выяснилось, вопрос этот очень сложный.
* * *
Прожаренное мясо под хрустящей корочкой, полузабытая тарелка с синей каймой, колченогий рассохшийся столик, клеенка в зеленых цветочках на стенах моей маленькой кухни. Нет, пока еще не моей – бабушкиной, я просто зашел в гости. Двадцать шесть лет и полтора месяца, набор «Новый-1».
DP-DC… DP-DC… DP-DC… DP-DC…
– Крупская меня, считай, спасла. Если бы на моих документах в наркомате стояла не ее подпись, а Бубнова, он ведь тоже был замнаркома, всякое могло случиться, особенно когда твоего дедушку арестовали. Бубнова взяли тогда же, только на две недели раньше… Ты все вещи собрал?
– Вещи? Какие вещи, бабушка? А-а! Собрал, отбываем завтра утром. Рейсовым автобусом поеду, это Песочин, недалеко совсем. Я же тебе говорил – ничего особенного. Экспедиция, как экспедиция, скифы, как скифы. Скубентозавры играют черепом в футбол, а вечером в пьяном виде орут «Холопы сожгли родовое поместье». Вот Херсонес…
– Ты разве не рад? В прошлом годы не смог поехать, очень огорчался.
– Ну… Рад, конечно, только… Я вот о чем думаю, бабушка. Человек в основе своей нематериален. За семь лет полностью меняется состав организма, по сути, мы получаем новое тело…
– …С новыми болячками. Не спеши, малыш, успеешь!
– Что остается стабильным? Привычки, память… Но привычки тоже меняются, значит, именно без нашей памяти мы не будем сами собой. Так?
– Поэтому я и пошла на исторический факультет. Только не могла еще так формулировать.
…Но ведь и Прошлое существует не вообще, не как Прошлое для Всех, оно у каждого свое, личное – отпечаток в сознании, сохраненный нейронами мозга. Значит, меняя себя сегодняшнего, мы неизбежно меняем и Прошлое? Солипсизм, берклианство, сугубый и трегубый идеализм, но, по сути, верно. Только я не в Прошлом, я – в Настоящем, где еще ничего не случилось. Случится, конечно – но иначе. Хотя бы потому, что двадцать шесть лет и полтора месяца назад у меня не было таким мыслей.
Теперь – есть!
– Historia – via memorae est. История – путь Памяти. Цицерона мы еще на первом курсе учили, помню. Значит, изменяя Прошлое, мы искажаем память, деформируем собственную личность? Почти самоубийство.
– Если считать самого себя центром Вселенной, наверное, да. Но если бы я смогла, то многое изменила. Может быть, половину нашей истории. Иногда это важнее, чем личные удачи и неудачи.
– Ага, кто бы спорил. «Два вертолета существенно изменили бы ход Аустерлицкого сражения». Андрей Вознесенский, поэма «Оза». А если глобального ничего не предлагают? Если все, что можешь изменить – обычные мелочи, дребедень, из которой жизни и складывается? Тысячи ниточек, поди пойми, какая куда тянется. Может, вообще, лучше ничего не касаться, пусть все идет, как идет?
– Мы и так меняем себя – каждый миг, с каждой новой мыслью. То, что ты об этом подумал, малыш, уже перемена. Ты сейчас не такой, как бы минуту назад.
* * *
Сначала – «три таблетки», затем шприц с «черным DP». Куда дальше? Но если поздно менять, поздно поворачивать назад, значит? Значит – что?
Мы, DP-watchers, никакие не «наблюдатели», не хронотуристы, даже не хрономаны. Каждое Погружение – вмешательство, последствия которого мы даже не можем себе представить. DP – действительно прорыв, фронт взломан, танки ползут к горизонту. И это уже не остановить. Поймем ли мы? Если да, то не очень скоро. Это ведь не классическая МВ с рычагами управления и ручным пулеметом в багажнике – просто сны о Прошлом, просто возможность поглядеть на голубое небо, вдохнуть чистый воздух…
DP-DC… DP-DC… DP-DC… DP-DC…
ФАЙЛЫ ИЗ НОУТБУКА
129.
В фантастической новелле лорда Дансэни «Пропал!» (1948 г.) рассказывается о том, как некий человек с помощью таинственных чар «на восточный манер» отправляется в Прошлое в надежде исправить свои старые ошибки. Столь активное вмешательство изменяет ход истории. Вернувшись в Настоящее, странник во Времени обнаруживает, что лишился жены и дома. «Я пропал! Пропал! – в отчаянии кричит он. – Не пытайтесь вернуться в Прошлое, чтобы исправить свои ошибки. Забудьте и думать об этом!..»
Однако в метакосмосе с «ветвящимися» путями Времени подобный парадокс возникнуть не может.
ЧИСТИЛИЩЕ. 2 июля 1978 г., город Харьков.
– Эликен, Эликен, Эликен…
Хельги с трудом перевела дыхание. Пальцы все еще сжимали мои плечи, на губах таял забытый вкус ее помады.
– Эликен…
Она не открывала глаз, и я порадовался, что Хельги не видит моего лица.
– Очень хотела тебя увидеть. Очень! В последние дни мы как-то странно… Нет, не это хотела сказать. Едешь в эту экспедицию? Завтра, да? Не уезжай, Эликен! Махнем вместе в Алушту, можно взять путевки в пансионат…
