Не знаю, насколько всерьёз она восприняла мои слова, но я поймал себя на мысли, что говорю со всей искренностью.
Вернувшись со смотра, я решил поговорить с нашей Викири. Мне кажется, девочка неплохо понимает обращённую к ней речь. Посему я, как можно более точно подбирая слова, сообщил ей, что мы направляемся на север вместе с войском, но воевать не собираемся. При первой возможности я её отпущу, пристроив у родичей или земляков. Пока же нам лучше держаться вместе. Говорил я на наречии макололо.
Викири выслушала меня со всей невозмутимостью, затем взглянула прямо в глаза и кивнула. Поняла?
Осенённый внезапной догадкой, я достал из багажа бронзовую бляшку с изображением зверя Керит-чимисет и продемонстрировал её Викири. Она сжала губы, вновь кивнула — и указала рукой точно на север.
Только ночью, приходя в себя после хлопотного дня, я сообразил, что Даймон так и не удостоил меня визитом. Не обижаюсь — у него тоже хватает забот.
Надеюсь, моему Даймону не надо идти на войну!
Дорожка 5 — «Чайка»
Песня из к/ф «Моряки». Слова В. Лебедева-Кумача, музыка Ю. Милютина.
Исполняет А.Тимошаева.
(2`25).
Хорошая добрая песня. Вспоминается летний Севастополь, моряки в белой парадной форме, День Флота… «В небе тает, улетает мой конверт живой…»
Алёша вышел из вагона, шагнул вперёд, подождал пока двери за спиной резинкой схлопнутся, пока народец влево-право разойдётся. На часы поглядел.
Девять ноль-ноль, как в банке.
Где Ева?
Знал Алексей за девушками дурную привычку — на минуту, но опоздать. Даже статью читал о причинах: опоздание у женщин идёт на подсознательном уровне, ибо это — способ на себя внимание обратить. С Алёшей не получалось. Внимание он обращал, но и начинал злиться. В самом деле! Великий ли труд — прийти вовремя, особенно если от дома пять минут черепашьим темпом? Что может быть проще? Станция метро «Проспект Гагарина», ровно в девять, на платформе, посередине, фотоаппарат желателен…
— Привет, Алёша!
Надо же, не заметил! Тут она, Профессорова дочка. Очки блестят, подбородочек вперёд, через плечо — чёрный ремешок от сумки. Ещё бы один ремень — офицерский, поясной, к нему кобуру…
— Привет, Ева! Фотоаппарат взяла?
Моргнула, дёрнула носиком.
— Да-а… Но зачем? Мы же к Хорсту в больницу собрались? Он в бинтах весь…
Не стал Алёша отвечать, улыбнулся. Мол, не зря, а зачем — сама увидишь. Как в фильмах голливудский: сюрприи-и-и-из!
— Поехали?
Когда втиснулись в вагон, когда хлопнули двери, Алёша не выдержал — снова губами дёрнул. Приятно хорошим людям сюрпризы преподносить! Пора, начинайте!..
— Увага! Увага! Потяг прослидуе станцию «Центральний рынок» без зупынки. Увага! Увага! Потяг прослидуе…
За шумом вагонным не сразу услыхали, Ева тоже не отреагировала поначалу. Ничего, есть ещё великий, могучий и свободный.
— Внимание! Внимание! Поезд проследует станцию «Центральный рынок» без остановки. Внимание! Внимание!..
— Ой, Алёша! Ты слышал? Что там случилось? Сегодня же воскресенье, все на базар едут…
Действительно — что? Центральный рынок — это Благовещенский, самый крупный в городе. Именно там перчатки продаются, и канистра продаётся, и пластмасса нужная. Воскресное утро, самое время на рынок спешить!
Моргнул Алёша — неплохо получилось, не хуже, чем у Евы. Ему почём знать?
Сюрприи-и-и-из!
— А мы на Советской выйдем, поглядим.
Хотела Женя-Ева возразить. Им совсем не туда, на другую линию, чтобы потом на троллейбус пересесть. Посмотрела на Алёшу — внимательно очень, пристально.
Промолчала.
Вот и Советская. Толпа на перроне, а в толпе — сплошь синее, сплошь родная милиция. С чего бы? Даже когда Президент приезжал, без такого обходились.
— Выходим?
Сюрприз лишь тогда настоящий, если подготовить его, продумать до мелочей. Алёша так и поступил. Два выхода с Советской на поверхность ведут — на площадь и на спуск Бурсацкий, откуда Благовещенский рынок словно на ладони. Алёша свою спутницу туда и повёл. Пока эскалатором ехали, еле сдерживался, даже на вопросы не отвечал. Зачем слова, сейчас все увидим.
Выше, выше, выше… Скорее! Наконец-то!..
Переход, стеклянные двери…
— Доставай фотоаппарат!
Вышли наружу, на свежий весенний воздух, поглядела Женя вперёд…
— Ой!
Ещё бы не «ой»! Бурсацкий потому и спуск, что вниз ведёт. Справа — рынок Благовещенский, прямо за близкой рекой, только мост перейти. Слева…
— А… А что там?!
Вновь не стал отвечать Алёша. Зачем спрашивать? Дым там — чёрный, на полнеба. Славно горит, от всей души! Вон и пожарные машины, и оцепление, прямо за мостом…
А хорошо! Ой, хорошо!
— Снимай!
Кивнула Ева, достала цифровик, прицелилась…
Чи-и-и-из!
— Слышь, мужики, это же ментура горит! Горотдел милиции! Горотдел!..
Рядом дохнуло перегаром. Переглянулись изумлённо два небритых парня. Эти места знают, в темноте не спутают!
— Горотдел! Бли-и-и-ин!..
Дрогнули пальцы, едва фотоаппарат не упустили. Повернулась Ева, открыла рот.
— Горотдел милиции? Он… Он же в самом деле там, у рынка!..
Пожал плечами товарищ Север. Ему откуда знать? Сами мы не местные, живём на вокзале…
— Пошли, Алёша, поглядим! Пошли, пошли!..
* * *
За мостом — пробка. Оцепление стоит мертво, машины не пропускает. Людей, конечно, не остановишь, рынок рядом. Потому коридорчик устроили, чтобы по одному просачивались. Но не все на рынок спешат, кому и поглядеть охота. Не каждый день горотдел, твердыня стражей порядка, чёрным дымом народ радует.
Толпа! Локоть к локтю, плечо к плечу. Фотоаппарат не достанешь.
— Перед рассветом рвануло. Темно ещё было, спали все…
— Я видела, видела! Сначала рвануло, потом со всех сторон занялось, и сверху, и…
— Электропроводка.
— Ага, самонаводящаяся. Вертолёт это был, военный. Три ракеты засадил! Потому и пожарных не сразу вызвали, боялись, гады…
— Теперь не потушат, поздно!
А впереди, за густым оцеплением, за пожарными машинами — дым. Где, чёрный, где белый, только ясно — амба зданию, хорошо если соседние спасти удастся. Стоял серый монстр о семи этажах, силу и порядок олицетворял…
Где он теперь?
А в толпе опять про взрывы, про вертолёт, про ракеты, не простые — зажигательные, специальной дрянью начинённые, чтобы не гасла, напротив, пуще разгоралась. И про то, сколько стражей порядка в сером здании сгорело, дымом задохнулось. Немного — то ли трое, то ли четверо. Гуманисты, они, вертолётчики, в воскресенье перед рассветом наведались. Если бы в полдень, в рабочий день…
