Иных происшествий за день не случилось, если не считать переправы вброд через небольшую речушку, где мы спугнули нескольких неосторожных бегемотов. Мухи цеце о нас, к счастью, не вспомнили, что весьма и весьма порадовало.
Зато обо мне вспомнил Даймон. Сегодня он был деловит и одновременно настроен несколько по-философски. Без комментариев выслушав мой короткий рассказ о случившемся, он передал мне некую новость, взятую, по его словам, «в Сети». Мне тут же представились духи, ловящие большой ячеистой сетью вести прямо из воздуха. К моему удивлению, Даймон без всякого удивления воспринял мою шутку, заметив, что в «его мире» новости узнают именно так.
Я не стал переспрашивать и уточнять. Про радиоволны и новостное агентство, именуемое «Всемирная Сеть», мне уже рассказала Даймон Евгения. Не хотелось её выдавать.
Весть же, пойманная «Сетью», точнее, «в Сети», такова. В мире Даймона наконец-то нашли исток Нила! Он оказался не совсем там, где предполагали («река Рукарара, впадающая в реку Кагера»). Трое учёных из Британии и Новой Зеландии (маори?!) проплыли около двух тысяч миль вверх по Нилу, достигнув конечной точки — истока упомянутой Рукарары. Он оказался на 90 миль дальше, чем было указано на картах.
Четвёртый участник экспедиции был убит. В мире духов нравы столь же жестоки.
Мир душе твоей, неведомый смельчак!
Рассказ Даймона показался мне притчей. Мира нет нигде, ни на Земле Anno Domini 1851, ни в юдоли духов, где на календаре 2006 год. За открытия платят собственной жизнью, люди воюют, убивают — и умирают сами. Подставляющих другую щеку убивают первыми.
Ваши мечты никогда не сбудутся, друг мой Дэвид Ливингстон. Ни в мире этом, ни в мире Ином.
Закат был очень приметным. Вспомнилось привычное сравнение: красный, как кровь. Нет, он краснее крови. Красное солнце над красной землёй…
День был воскресный, но я ни разу не вспомнил о Творце.
Дорожка 14 — «Последняя поэма»
Песня из к/ф «Вам и не снилось».
Музыка А. Рыбникова, слова Рабиндраната Тагора.
Исполняют Ирина Отиева и Вера Соколова
(3`34).
«В полночь забвенья на поздней окраине жизни своей, ты погляди без отчаянья, ты погляди без отчаянья. Вспыхнет ли примет ли облик безвестного образа будто случайного…»
Алёша перевернулся на бок, попробовал привстать. Не смог — Варины руки не пустили. Вокруг шеи обвились, сцепились замком.
— А от задушу!
Вниз потянули — ближе, ближе…
— Втэкты думаешь, малюня? Ой, не втэчешь, не сбежишь. Я так скучила за тобой, не сбежишь, не сбежишь…
Не стал Алёша спорить, ткнулся затылком в мятую подушку, в тёмный потолок поглядел. Полчаса у него есть, даже больше. Спешить некуда. Не хотел идти, пришёл, теперь уходить не хочется.
А зайчиков на потолке нет! Точно! Куда только подевались? Сбежали? Сбежали — и никто не удержал…
— Не могу без тебя, малюня! Ни з кым мне так мне не добрэ, ни з кым! Обиделся? А ты не обижайся, ты просто ко мне приходи, ни о чем не думай. Хочешь, даже размовляты не станем, просто будем любыты. Ты — меня, а я тебя…
Шептали в ухо мягкие губы, скользили по коже тёплые ладони. Кажется, в самом деле соскучилась. И он соскучился. Сразу пришёл — только позвонила. Понимал, что не стоит, все понимал. Но…
— Я теперь с хачем встречаться не хочу, и с братом его тоже, они мне не допомоглы, набрехалы. Я с тобой буду, малюня, тилькы с тобой. В кахве платят непогано, почти на все хватает, только бы с пропиской уладить…
Не перебивал Алёша, не спорил. То ли забыла Варя, как про «ахвицанта» из «кахве» рассказывала — всего час назад, то ли думает, что он забыл. Или «ахвицант» не считается? Эпизод случайный?
Может, ей с одним скучно, а все остальное — только слова? Для него, для себя самой? Возможно, Варя и о нем рассказывает — хачу, брату его, менту поганому, «ахвицанту». Интересно, что именно?
— А воны такие нечэстни, ничего для мня не зробылы. Хач говорить, что брату сейчас ни до чего, боится он, уехать хочет в свою Армению. Все милиционеры боятся, стреляют их, через одного убивают. Не бандиты — свои же, те, кого зи службы звильнылы. И наркоманов стреляют, у нас в общаге вжэ коноплю купыты нэ можно…
Не удержал товарищ Север — хмыкнул. Неплохо Иван Иванович постарался, даже до Вари круги дошли. Жаль хача в Армению отпускать, не заслужил, сволочь! И брат его, и другие…
Не пора ли списочек составить? Или, как и задумано, с пневмопистолетом? Жаль, в тот раз не решился, слабину показал!..
— А ты другим совсем стал, малюня. Думаешь, не вижу, не видчуваю? Жинку иншу нашёл? Молчишь? О ней сейчас думаешь? И кто она?
Алексей улыбнулся. Не стал отвечать, глаз от тёмного потолка не отвёл. Надо же, ревнует! Варя — ревнует! Жаль, врать не хочется, а то бы по полной программе выдал — чтобы прочувствовала. Про Джемину-подпольщицу, допустим. Даже лгать не нужно, рассказать, как в «Черчилле» шампанское пили, остальное Варя домыслит, во всех подробностях. Хватает опыта!
Джемина… Почему бы и нет? Или…
Лисиченко Ольга Ивановна.
Вздрогнул Алёша, сжал кулаки. Что за бред?
* * *
С утра покойница вспоминалась. Ни с того, ни с сего. Вышел на улицу, в утреннюю толпу нырнул — и лицо увидел. Её лицо — провизора Ольги Ивановны Лисиченко. Удивился. Что за бред? Следствие прекратили, труп с ожогами четвёртой степени землёй засыпали. Забыть успели. Каждый день новые трупы — и какие! Два кандидата в депутаты, полковник милиции, два воровских «авторитета», каждый со свитой, с дружками. Разгулялась демократия, не остановишь, не уймёшь. Каравай, каравай, кого хочешь — убивай! Уже до адвокатов очередь дошла. Утром в новостях — сразу трое, в Херсоне, в Ужгороде и в Белой Церкви. Все, правда, не из святых, с бандюгами душа в душу жили. То ли деньги не поделили, то ли их не отработали.
И он, Алексей Николаевич Лебедев, по всему видать в очереди стоит. Пули в стене, сырая крошка на щеке. Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!
Кому дело до провизорши, что мента в тёмной аптеке ублажала? А у неё самой перед глазами не стояли мальчишки, наркотиками травленные? Получила своё — и ладно, поважнее заботы имеются. Если что, на Страшном суде напомнят.
Не отпускала покойница — ни утром, в шумной толпе, ни на лекциях. Перед глазами стояла, такая же, как на фотографии. Родинка на щеке, улыбка, причёска девчоночья. Не уходила. Может, потому и откликнулся, когда Варя позвала. Вечер близко, тени в углах жмутся, густеют, вот-вот надвинутся. Народу на улицах много, но через час-другой схлынет поток, опустеют тротуары…
Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!
Пришёл — в общагу знакомую, в брошенный Эдем… Легче стало? Может, и легче, только вот Лисиченко Ольга Ивановна…
