Сверху из темноты спорхнула птица. Грязно-серая, встрепанная, она шлепнулась на стол перед мужчиной. Посидела, вертя маленькой хохлатой головкой и приоткрыв клюв, встала на тоненькие лапки и замерла.
— Все, что от тебя потребуется — повторять все ее движения, Тильда. Смотри внимательно. Я задам ритм.
Хлопок в ладоши — птица расправляет крылья. Девушка раскидывает руки в стороны. Хлопок — птица склоняет на бок голову — Тиль прижимается ухом к правому плечу. Хлопок — прыжок на тонких лапках — ноги сами подкидывают Тильду вверх. Ей легко, она улыбается. Всего-то… Не повторять — надо всего лишь быть этой птицей. Ритм хлопков ускоряется, птица танцует на столе, а Тильда — ее отражение в зеркале. Две птицы. Две девушки. Две половинки. Все так просто… Частит ритм, и все легче и проще движения, из груди рвется смех. «Я могу!»
Ритм оборвался. Будто лопнули нити, связывающие девушку и птицу. Тильда бессильно опустилась на пол. Легкость и эйфория исчезли. Болела каждая мышца, мокрое от пота тело колотило мелкой дрожью. Мужчина подошел к ней, присел рядом.
— И я тебя, Тильда, тоже помню, — проговорил он с сожалением.
Птица на его ладони тяжело дышала и изредка вздрагивала. Глаза-бусинки подернулись мутноватой пленкой. Мужчина осторожно погладил покрытое серыми перышками тельце, снова взглянул на Тильду. Девушка не отрываясь, смотрела на пальцы, смыкающиеся на тоненькой птичьей шейке. Не хватало воздуха, сердце зашлось в бешеном ритме.
— Ты сама решила, так ведь? И не за советом пришла, верно?
Сил хватило лишь на то, чтобы соглашаясь, закрыть глаза. Отчетливо хрустнули позвонки. Птицы так не умирают…
— Ты слышишь? Тильда, ты слышишь меня? Плесните кто-нибудь воды на платок. И ключ сюда!
Сначала был свет — яркий, горячий. Потом боль в запястье и пересохшем горле. И лишь затем девушка почувствовала, что ее губ касается что-то мокрое, холодное. Пить… Встрепенулась, потянулась к спасительной влаге, превозмогая боль, сделала глоток, другой, третий. А чьи-то руки быстро и бережно сняли с нее стальные браслеты, затем подняли и понесли куда-то…
Бережно уложили в машину, на мягкое, кажется, головой на чьи-то колени. Тяжелая ладонь гладила по волосам, мужской голос обращался к девушке по имени, успокаивал.
— Все, все позади. Не бойся. Дай мне руку, я оберну платком. Больно? Потерпи немного. Тут вода в бутылке, пей. Ты молодец, умница…
Девушка заморгала, и когда туман перед глазами рассеялся, вгляделась в лицо своего спасителя.
— Вы кто?
— Я Аарон. Мы свои, Тиль, — мужчина оглянулся, и убедившись, что, кроме Тильды, его никто не слышит, добавил: — Маард просил о тебе позаботиться.
52
Желтый листок, прилипший к раме, чуть дрожал на ветру. Будто из последних сил держался, не хотел улетать. Но новый порыв ветра оторвал его и унес куда-то.
— Гор, ты идешь? Я жду в машине! — прокричала Ингрид из гостиной.
Маард вздохнул, отошел от окна и побрел к выходу, застегивая куртку непослушными пальцами. Ехать никуда не хотелось. С самого утра Игоря охватило странное безразличие ко всему, что творилось вокруг. Кяфар — так называли это состояние такие, как он. Интернациональное словечко тех, кого ветер жизни носит, подобно опадающим листьям. Ему бы полежать, похандрить, но Ингрид огорчать не хотелось. Она слишком близко к сердцу принимала все, что связано с ее работой. И ей тоже приходилось не сладко. Не стоило мучить ее своими капризами. Тем более она для него старается. Вот только ему… Нужно ли то, что она делает, ему? Перспектива-то была из тех, что в чем-то хуже смерти. Весь остаток жизнь прожить в ложементе, изолированным от мира — сомнительное удовольствие. Сколько бы ему ни оставалось, хотелось прожить по-людски. Хотя с каждым днем становилось все труднее. Вчера вон пальцы не удержали пивную кружку. Сколько в ней было? Литр? Полтора?
«Ладно, — уговаривал себя Маард. — Ингрид надо уважить. Съезжу, посмотрю, что к чему. Отказаться можно всегда. Никто меня ни к чему не обязывает, выбор останется за мной».
Ноябрь… Сырость, иней на листьях роз и газонной траве. Вороха желтой листвы, холодный ветер… Словно вырезанные из черной бумаги силуэты птиц на проводах и деревьях. Даже океан дышит по-осеннему холодно. И низкое-низкое небо. Серое и чужое.
— Гор! — в голосе Ингрид слышалось раздражение.
Давай, Маард, поторапливайся. И аккуратнее на ступеньках.
— Иду, медовая, — вздохнул он, медленно спускаясь с крыльца.
Идти, чувствуя каждую ступеньку там, где когда-то преодолевал расстояние одним прыжком. Тоже новое ощущение. Наверное, это похоже на старость.
За час, потраченный на дорогу, они почти не разговаривали. Ингрид следила за трассой, Маард дремал, убаюканный тихой музыкой. Только когда авто остановилось у шлагбаума пропускного пункта корпорации, Ингрид окликнула Игоря:
— Милый…
— А? — вздрогнул он.
— Все будет хорошо. Мы просто гуляем, — в ее глазах было что-то такое…
Сожаление? Страх?
— Ты говоришь это, будто ведешь маленького ребенка лечить зубы, — покачал головой он. — Я взрослый мужик, чего мне волноваться?
— Я же вижу.
— Тебе кажется, — оборвал он ее.
Чтобы сгладить невольную грубость, растянул губы в улыбке. Но, судя по всему, это не помогло.
Подошел охранник, Ингрид протянула в окошко документы, улыбнулась робко. Затянутый в черное парень с каменным выражением лица провел сканером по пропуску, вернул документы.
«Будто не к себе на работу приехала», — подумал Маард. Хотя госпожа Ларсен такая. При виде здорового мордоворота сжимается в комочек. Впрочем, в этом и суть охраны. Функциональность шкафа как боевой единицы невелика, но внушает гражданским страх.
— Как же ты меня не боишься? — шепнул он, склонившись к ее уху.
Хоть и понимал, что вряд ли та развалина, в которую он сейчас превратился, способна напугать даже младенца, но надеялся, что Ингрид все еще помнит его другим… Тем, кем он был в дни их первой встречи.
— У тебя руки добрые, — покраснев, ответила она.
До места ехали еще минут пятнадцать, миновали три автоматических пропускных пункта. Двери просто разъезжались перед ними. И лишь чуть заметное движение камер наблюдения говорило о том, что охрана бдит.
— Серьезно у вас тут, — отметил Игорь.
— Да. Сам же понимаешь, компания не игрушки производит. Территория громадная, полгода назад парк развлечений открыли. НайнФлэгс его использует как выставочную витрину своих достижений. Люди приезжают, отдыхают, смотрят, удивляются…
— А чего особенного в этом вашем новоявленном Диснейленде?
— Хотя бы русалки, — гордо ответила Ингрид.
— Это такие врожденные уродства? Ну когда ноги сросшиеся… — попытался сострить Игорь, заодно скорчил рожу очередной камере.
