По дороге к тюрьме Леплайсан вкратце поведал другу, что Жанну скорее всего ожидает «гуманная» казнь без пролития крови – костер, так как за нее всерьез взялись церковные власти.
– Неужели за какие-то подвески, пусть даже алмазные, – возмущался Арталетов, – можно казнить девушку, да еще и таким изуверским способом?
– Увы, можно, – грустно вздохнул шут. – В нашем славном королевстве вешают не только за драгоценную безделушку, украденную, кстати, не у кого-нибудь, а у самой королевы, но даже за курицу или полмешка зерна… А вы бы только знали, за какие пустяки отправляют навечно на галеры! Тут же дело посложнее. Одну из подвесок злоумышленница подбросила в карман самого кардинала! А это уже попытка опорочить Святую Католическую Церковь…
– А не мог кардинал как-нибудь сам… Ну, это…
Шут пожал плечами:
– Я, конечно, в кости с его преосвященством играть не сел бы… Но чтобы вот так, средь бела дня…
– Бал-то ночью был.
– Нет, не верю я в это… К тому же к Жанне у церковников бо-о-ольшие претензии. Тут и обвинение в колдовстве, и целая куча подобного… Кстати, именно вы, дорогой мой, и есть прямой виновник ее ареста!
– Это как так? – опешил Жора.
– А разве не помните, как вы описывали ее на том самом постоялом дворе, куда вас привезли Фридрих с Гайком? Там и человечек один случился, который ее с ваших слов зарисовал… Малыш Клюэ, художник. Вот, полюбуйтесь-ка!..
Леплайсан сорвал со столба, мимо которого друзья в этот момент проходили, какую-то бумажку и сунул под нос Арталетову.
С желтоватого, слегка уже выцветшего от солнца и дождя листка бумаги in quarto
[60]
на Жору, слегка улыбаясь, глядела его Красная Шапочка, графиня Лезивье, милая Жанна… Да, следовало признать, художник был мастером своего дела.
Под портретом столь же реалистично был изображен развязанный кошелек с красноречивой надписью «150» римскими цифрами, из которого щедро сыпались золотые экю.
– А при чем же здесь колдовство? – Георгия мучила совесть, и он пытался хоть как-то оправдаться если не перед собой, то…
– Вы этого, конечно, уже не видели, – охотно сообщил ему шут. – Но сразу несколько свидетелей подтвердили под присягой, что карета, на которой прикатила лжеграфиня, после ее бегства превратилась в тыкву, кучер – в большую крысу, а…
– А кони – в мышей, – пробормотал себе под нос Жора, знакомый с детских лет с этой историей.
– Откуда вы знаете? – изумился Леплайсан.
Арталетов только пожал плечами: объяснять что-то, тем более пересказывать содержание детской сказки, ему совершенно не хотелось. Да и зачем?..
* * *
Уже сам вид стражи, мимо которой пришлось пройти по пути в камеру, где содержалась колдунья, произвел на Георгия неизгладимое впечатление.
В коридоре перед дверью сидели за шахматной доской два индивидуума, которые общались знаками и даже ссориться умудрялись подобным образом, а непосредственно камеру охранял совсем странный человек, на глазах у которого была черная повязка.
– Зачем это? – изумленно спросил Жора у судейского чиновника – высокого сухопарого мужчины средних лет, напоминавшего унылый колодезный журавль с давным-давно украденным ведром и сопровождавшего наших друзей в этой весьма познавательной экскурсии по Консьержери. – Неужели у вас такой дефицит кадров?
– Предосторожность, господа, – ответил вместо судейского, разведя руками, старший надзиратель по имени Сильва. – Всего лишь предосторожность… Те двое за дверью – глухонемые, а этот, – проводник красноречиво поводил ладонью перед лицом блаженно улыбающегося стражника, – слепой.
– Не может быть!
– Клянусь матушкой, слепой как крот!
– Увы, никто, обладающий всеми органами чувств, которыми нас наделил Господь, не может противостоять дьявольским чарам колдуньи… – вмешался судейский, оживившись. – Вот, буквально третьего дня был случай: молодой парнишка, без году неделя служит, выкрал у старшего надзирателя ключи и чуть не открыл дверь. Насилу отобрали. Сидит теперь в подвале, плачет, пищи не принимает, стихи строчит… Совсем рассудком тронулся. А все она, ведьма…
Тощий узловатый палец указал на видневшуюся в глубине помещения клетку, где в уголке, на грязной соломе, сидела спиной к вошедшим, пригорюнясь, миниатюрная девушка с распущенными волосами. Услышав шум шагов, Жанна грациозно поднялась на ноги и подошла к решетке, положив на поперечный прут свои изящные руки.
– Ну, будете с ней говорить или как?
Георгий замялся. Не так он представлял себе эту встречу с девушкой, которую, кажется, полюбил всей душой. Еще надсмотрщик этот навязался в соглядатаи… Хотя… профессия у него такая – подглядывать.
Шут, тонкая натура, тут же понял, что беспокоит друга, и ловко взял одной рукой под локоток судейского, а второй – надзирателя.
– Слушайте, господин Сильва, – громко зашептал он на ухо одному из них, – а не покажете ли мне…
Еще через минуту Арталетов и Жанна остались одни. Если не считать, конечно, безмятежно улыбавшегося слепца с алебардой, замершего на своем посту.
– Доброе утро, шевалье, – первой нарушила молчание Жанна. – Прекрасная погода сегодня, не правда ли…
* * *
– Да бесполезно все это. – Леплайсан сокрушенно махнул рукой. – Воронье это – я кардинальскую свору имею в виду – вцепилось в девчонку своими когтями так, что не вырвать… Не успокоятся, чернорясые, пока на костер не отправят.
– Людовик, – Жора ударил себя кулаком в грудь, – да ведь я не могу вот так смотреть, как ее на казнь поведут… Я голыми руками ее отбить попытаюсь!
– С церковниками шутки плохи! – назидательно поднял вверх палец шут.
Георгий прошелся по комнате, заложив руки за спину.
– Угу… Особенно если учесть, что племянника кардинала де Воляпюка вы надолго уложили в постель со сквозняком в легком…
– Там было дело чести, сударь, – нахмурился Леплайсан. – Aquila non captat muscas
[61]
. He путайте…
– Да я так, к слову, – извинился Арталетов.
– Прощаю… – великодушно махнул рукой тот, развалившись в кресле. – Но обвинение в колдовстве пришьют – моргнуть не успеешь.
Чертенок, давно уже обзаведшийся такими же, как у кумира, плащом, беретом и крохотной шпагой, настолько точно скопировал движения шута, что Георгий не удержался и прыснул со смеха.
– Чего это вы? – не понял Леплайсан, но заметил развалившегося у себя на плече зеленого бродягу и тоже улыбнулся, погрозив ему пальцем.
Шут и его неразлучный спутник успели прекрасным образом поладить, и сцен утопления больше не повторялось.
