«Эта война не для меня. — Александр слепо глядел на родившуюся где-то за крышами строчку оранжевых трассеров, пытающуюся пришить небо к земле: не небо, конечно, а невидимые в темноте горы. — Прав был Герман, прав был Иннокентий Порфирьевич, прав полковник Грум-Гржимайло… Все они были правы…»
Крыша соседнего дома рельефно обрисовалась на фоне белесого дрожащего пятна, и лишь несколько секунд спустя пришел тяжкий, рокочущий гул, от которого вздрогнул пол под ногами и жалобно зазвенели стекла в окне. Сияние погасло, чтобы тут же смениться болезненно-багровым заревом, разлившимся на половину неба.
«Арсенал? — безразлично подумал поручик. — Нет, арсенал в другой стороне. Склад, наверное, какой-нибудь временный…»
Зарево светлело, будто из-за горизонта в неурочный час и в несвойственном месте пыталось взойти солнце, и не хотелось думать о яростном жаре, царящем сейчас там. Жаре, от которого сворачиваются в спираль рельсы, а жестяные листы мгновенно сгорают, как бумажные. Человеческая же плоть просто испаряется, как капля воды, упавшая на раскаленную плиту.
«Домой… Решено…»
16
Бежецкий сидел на том же походном стуле и терпеливо ждал, пока Коротевич ознакомится с написанным от руки документом. Чего уж тут торопиться, когда пришлось полдня отстоять в длинных очередях — войска прибывали и прибывали, и в штабе уже было просто не протолкнуться. А до этого — добираться от дома пешком. Оказалось, что Ибрагим-Шах, торопыга этакий, уже успел провести в стране очередную денежную реформу, как всегда неожиданно поменяв одни «фантики», отпечатанные еще берлинской типографией фон Герике, на другие, выпущенные уже Экспедицией по заготовлению государственных бумаг в Санкт-Петербурге. Так что та небольшая сумма в афгани, что имелась у поручика, разом превратилась в ничто. Старые деньги очень походили на новые, но все как один «бурбухайщики» лишь крутили головами и смеялись, возвращая разрисованную бумагу, потерявшую ценность, обратно. Завалялся, правда, в карманах рубль с мелочью серебром, но их уж офицер решил беречь до последнего. И в самом деле: что здоровому молодому человеку несколько километров по утреннему холодку пешочком?
— Ну, такого я от вас, поручик, не ожидал. — Генерал с кислым видом оторвался от чтения рапорта.
— Почему? Я был ранен, имею право на отпуск для поправления здоровья…
— Почему же вы не воспользовались этим правом… ну… сразу?
— У меня были на то причины, — пристально посмотрел Александр в глаза генералу, и тот сразу отвел взгляд.
— Хорошо… Нет проблем… — Коротевич быстро подмахнул прошение, проездные документы и еще несколько необходимых бумаг и рывком подвинул всю кипу Бежецкому. — Печати поставите в канцелярии… Но вы хотя бы вернетесь?
Саша пожал плечами:
— Все будет зависеть от лечения. Вдруг врачи вообще запретят мне воинскую службу?
Генерал поглядел в окно и забарабанил короткими толстыми пальцами по столу, потеряв к собеседнику всякий интерес.
— Я могу быть свободен?
— Да, поручик, — вы свободны. Но я просил бы вас поторопиться — на аэродроме готовится к вылету «Пересвет» — с… ну, вы понимаете.
— Хорошо, — просто ответил Бежецкий, поднимаясь со стула, аккуратно складывая бумаги и засовывая их в нагрудный карман. — Вещей у меня немного. Только забегу в казначейство получить остаток жалованья…
— Э-э-э… — безнадежно махнул рукой генерал, запуская руку в открытый несгораемый шкаф за креслом и доставая оттуда узенькую темно-коричневую книжицу, наподобие чековой. — Забежать не получится. Эти чинуши-интенданты развели в своей епархии такой бардак, что вы и за две недели не расхлебаете… Сколько вам должна казна?
Александр назвал сумму, и генерал тут же, на бланке полевого казначейства выписал ему требование. Даже накинул несколько рублей до ровного счета.
— Вот: получите и распишитесь вот тут… Сможете получить данную сумму в любом банке Российской империи. Без процента и комиссии.
Поверх подписи лег лиловый оттиск печати.
— Видите, — криво улыбнулся генерал. — Приходится и за кассира, и за казначея… Только так и можно с этими тыловыми крысами. И распишитесь вот тут, что получили жалованье сполна… Отлично!
«Что-то он такой добренький?..»
— У меня к вам, Александр… э-э-э… Павлович, только одна просьба. Не откажите уж…
— Слушаю вас, ваше превосходительство.
— Не согласились бы вы сопроводить до Москвы один из… э-э-э… грузов. Ну, вы понимаете… Конечно, для вас, столичного жителя, это крюк… Тем более что это не совсем груз. Это… как бы деликатнее выразиться, один из ваших знакомых… Бывших уже, разумеется… В общем, гроб с телом.
— Да, конечно, — ответил Саша, лихорадочно перебирая в памяти всех еще остававшихся здесь «старых афганцев»: «Нефедов, Загоруйко, Жербицкий?.. Нет, Жербицкий вроде бы уже с полмесяца, как отбыл… Кавсевич?..»
— Ну, желаю вам успешного лечения, — генерал привстал, протягивая Саше свою вялую холодную ладонь. — Документы на груз получите у самолета. Он уже должен быть погружен. Прошу не опаздывать — ждать вас одного не будут…
* * *
— Поручик Бежецкий! — Саша выпрыгнул из автомобиля, остановившегося у самого шасси прогревающего двигатели «Пересвета», и кинул ладонь к козырьку форменного кепи.
Все его небольшие «капиталы» ушли на «бурбухайку» до дома. Туземные водители просто озверели, быстро обнаглев на сыплющемся им на голову денежном дожде — вновь прибывшие совсем не разбирались в местных ценах и соотношении серебра к бумаге, но в «сеттлменте» удалось удачно поймать попутный армейский вездеход до самого аэродрома. Ну а голому собраться, как говорят в народе, — только подпоясаться. Большую часть нехитрого багажа офицера занял пресловутый «чилим» — не мог же он бросить здесь память о покойном Еланцеве?
— Где вас носит, поручик? — недовольно буркнул руководящий погрузкой пожилой капитан, мельком заглянув в протянутые Бежецким бумаги. — Вы что: полагаете себя на Царицыном Лугу? Ручаюсь, что вас и там не стали бы ждать…
Старый вояка оценивающим взглядом мазнул по нездоровому румянцу на лице запыхавшегося «юнца» и сменил гнев на милость:
— После госпиталя? Сильно зацепило?
— Да так, терпимо.
— Ничего, до свадьбы заживет. В общем, полезайте в фюзеляж, там прапорщик укажет вам ваше место. Ну и ваш «багаж» заодно. Мертвецов не боитесь, поручик?
— Бог миловал.
— Добро. В этой летающей покойницкой многим становится не по себе… Привет Первопрестольной! Куда прешь, дурень?!.
Это уже относилось не к Александру.
Капитан отвлекся на солдатика, зазевавшегося чуть ли не под работающим на холостом ходу двигателем, и напрочь позабыл про Сашу. Тому ничего не оставалось, как, махнув водителю: мол, свободен, забраться по рубчатому настилу грузовой аппарели в огромное гулкое брюхо транспортного левиафана.
