В конце концов, путем проб и ошибок все-таки удалось выработать приемлемую технологию, нахохотавшись при этом вдоволь и проголодавшись, словно стая голодных койотов, по выражению Мэгги.
— А я тебе буду нравиться постаревшей? — абсолютно невинно поинтересовалась девушка, уминая что-то салатообразное из прозрачной пластиковой коробочки, купленной в придорожном магазинчике.
— Что? — сперва не понял Сергей, но потом до него дошло. — Да ты что? Мы же не на год там собираемся задерживаться… Галопом проскочим этот быстрый пояс, и вся недолга…
— На год и не получится… Но там ведь не менее тысячи миль. За день проскочить не удастся… А это добавит нам лишние четыре-пять лет.
— Ерунда какая!
— Это тебе ерунда… А мне будет тридцать лет…
Мэгги неожиданно уткнулась лицом в согнутые колени, и плечи ее задрожали. Сергей сначала не понял, но тут же спохватился и принялся утешать девушку, неловко гладя ее по спине с беззащитно торчащими лопатками, обтянутыми камуфляжной крутой футболкой.
— Ну что ты? Это же всего тридцать лет, не сорок и не сто. Всего тридцать лет!
Мэгги подняла заплаканное лицо и улыбнулась сквозь упавшие на глаза волосы.
— Да ничего, Серж, ничего… Просто я что-то расклеилась сегодня…
Глава 14
Бэрринстон только что закадрил в баре «Акапулько» симпатичную задастую брюнетку, среди предков которой явно не обошлось без мулатов, если не настоящих чернокожих, и теперь, не уставая на ощупь проверять качество товара, упакованного в ярко-красное миниатюрное платьице, вел ее в номер мотеля.
Черт возьми! Неужели после десятимесячной ссылки в пекло (в прямом и переносном смысле) ветеран-капрал не имеет права чуточку расслабиться? Первому, кто заикнулся бы сейчас о христианской морали и прочих добродетелях, бравый пехотинец тут же разъяснил бы его заблуждение самым действенным способом. И ничуть бы этому не помешали почти две пинты виски, влитого внутрь на пару с Роситой, хлеставшей спиртное ничуть не хуже иного мужика. Жаль только, что темная улица, ведущая к «Обители грешной любви», абсолютно пуста.
— Что? Попрятались, сукины дети! — громко вопрошал время от времени капрал, воинственно размахивая слегка початой бутылью, взятой с собой в номера, а свободной рукой норовя провести ковровое бомбометание по обширным площадям сдобной податливой плоти. — А ну, выходи на смертный бой!..
Словно в ответ на его призыв где-то вдалеке хлопнул выстрел, негромкий и больше смахивающий на звук открывшейся бутылки с шампанским.
— О! — обратился капрал к спутнице, которая пьяно тянулась губами к его шее. — Никак твои земляки балуют?
В этот момент земля дрогнула и бешено затряслась, будто джип на стиральной доске вдребезги разбитой танковыми гусеницами багдадской автострады, некогда гладкой, словно зеркало, и ухоженной.
— Землетрясение! — завопил капрал, пытаясь ухватить Роситу в охапку, чтобы утащить ее в безопасное место. — Чего стоишь, корова? Сама не видишь, что ли?..
Дорожка покрылась трещинами, которые на глазах превращались в пропасти, со дна которых поднимались красные отсветы… Дурочка Росита, не обращая внимания на бушующий вокруг катаклизм, продолжала тянуться к Роджеру своими пухлыми, ярко накрашенными губами и ворковать:
— Сэр!.. Проснитесь, сэр!..
Бэрринстон очумело сел на постели и оттолкнул Форстера, деликатно трясущего его за плечо.
— Какого черта, Линк? Такой сон не дал досмотреть, дубина!..
— Сэр! — Линкольн Форстер ни в какую не желал отступаться от командира, мечтающего сейчас только об одном: снова завалиться на скомканную постель и закрыть глаза… Вдруг красотка Росита все еще там ждет, а землетрясение давно кончилось? — Пойдемте со мной, сэр!
— В чем, в конце концов, дело? — Нет, Росите, похоже, придется сегодня обойтись без него. — Саддам Хусейн сбежал из-под стражи? Или Америка вернулась на своё место?..
— Нет, сэр. Стивенсон застрелился.
— Че-о-орт!!!
* * *
Рядовой Том Стивенсон стал сущим наказанием для капрала Бэрринстона сразу после его появления на базе «Гильгамеш».
Всегда и всюду встречаются такие горе-вояки, при одном взгляде на которых невольно задумываешься, почему тяга к пацифизму не обуяла еще всех без исключения землян, дабы подобные индивидуумы исчезли, наконец, без следа. Если наличие такого балласта в призывных армиях в общем-то объяснимо, то причины появления «ботаников» в армии профессиональной лежат уже за гранью разумения. И побочным эффектом чересчур назойливого прославления вооруженных сил во всех средствах массовой информации это не назовешь… Ладно, сами романтики из кожи вон лезут, чтобы правдами и неправдами попасть туда, куда им соваться категорически противопоказано. Но куда смотрят десятки серьезных и опытных людей — психологов, врачей и прочих, в обязанности которых как раз и входит отсев агнцев от козлищ? Козлищам этого никогда не понять…
Стивенсон прибыл с последним пополнением из Штатов, как раз перед роковым Днем независимости, вернее где-то месяца за полтора перед ним. Едва только увидев тощую долговязую фигуру, на которой мешком висел форменный камуфляж, на остальных новобранцах казавшийся второй кожей, Бэрринстон, еще не зная, что это чучело попадет в их взвод, испытал чувство, будто ступил босой ногой во что-то мягкое и, еще не осмотрев ступню, уже твердо знает, что это совсем не растаявший шоколад…
Будь у капрала, подписавшего уже третий свой контракт, меньше опыта, он тут же принялся бы бегать по инстанциям, уговаривая, упрашивая, требуя, наконец, перевести непригодного не то что к боевой службе, к жизни вообще солдата куда-нибудь подальше. Но Роджер по обыкновению взял под козырек, лишь мимолетно глянув в пытливые глаза лейтенанта Фичи, и, как оказалось, чересчур самонадеянно пообещал себе сделать из рохли настоящего бойца за месячишко-другой…
Не помогало ничего: ни муштра, ни задушевные беседы, ни корректные, в рамках устава, но недвусмысленные угрозы… Ботинки рядового Стивенсона всегда оказывались полузашнурованными, оружие — нечищеным, постель — заправленной так, будто на ней всю ночь резвилось стадо диких буйволов, сплошь испытывающих любовное томление… Нет, никто из сослуживцев не третировал новичка, понимая, что завтра или послезавтра всем вместе — в бой, но контакта с замкнутым и истеричным пареньком установить тоже никто не мог. Так и жили они — в одной казарме, но взвод отдельно, а рядовой Стивенсон — отдельно.
Бэрринстон с ужасом ждал того момента, когда взвод пошлют на боевое дежурство, и даже, к стыду своему, мечтал о том, чтобы какая-нибудь шальная пуля легонечко царапнула «ботаника» за какое-нибудь не слишком важное в хозяйстве место. Где там! Ранило, притом тяжело, троих из числа давно обстрелянных и едва ли не самых надежных солдат, но новобранец… Хотя отпетым трусом он себя тоже не показал. Так, серединка на половинку… Куда-то бежал, в кого-то стрелял, опустошив почти все магазины без особенного толку, что-то кричал, позабыв про связь… Оставалось надеяться, что суровая мужская жизнь, наконец, сделает сопляка мужчиной.
