Сперва бывший категорически против очередного начинания племянника, ничего, кроме головной боли, в ближайшем будущем не сулящего, дядя Яша постепенно сам увлекся и даже ввел некоторые рационализаторские предложения, заметно повысившие эффективность отъема долларов у сограждан. Он же перетер с «крышей», обезопасив родственника и компаньона от некоторых довольно агрессивных валютовладельцев, преимущественно с высоких южных гор, решивших, что предприятие «Мерзлин и дядя» как ничто иное подходит для пополнения их карманов. Самопальным кавказским долларам был поставлен заслон. Точно так же был дан укорот некоторым конкурентам, не вполне понимающим цель мероприятия, но не желающим оставаться с носом в случае чего. Иным было доходчиво разъяснено, что торговать настоящей зеленью в овощной палатке не в пример доходнее и безопаснее, другие, не слишком алчные, начали работать на Алексея, а меньшинство самых непонятливых — просто исчезло без следа…
Снисходительно поглядывали на новый бизнес и городские власти, сами вложившие немалую лепту в пополнение валютных резервов оборотистого паренька (не по рядовой цене, конечно, а по эксклюзивной). Дело, пока не дававшее ничего, кроме расходов, процветало.
Тем разительнее было удивление Леши, когда его одним сентябрьским вечерком у знакомого магазина взяли под локти два молчаливых крепких индивидуума, коротко стриженных и одетых в кожанки, и вежливо, но непреклонно усадили в черный бумер с затененными стеклами.
Разговорить «манекенов» на протяжении всего не слишком долгого пути не удалось.
Сначала, когда автомобиль летел по освещенным улицам столицы, Мерзлин думал, что его конвоиры принадлежат к ночной армии кого-то из власть имущих, ненароком обиженного при обездолларивании, и не слишком волновался, но по мере того, как «БМВ» стал приближаться к окраине, мысли становились все грустнее и грустнее…
Стоило проскочить МКАД, как в душе коммерсанта поднялась паника:
— Ребята, куда вы меня везете?
— Куда надо, туда и везем, — разлепил, наконец, губы правый «манекен».
— Там узнаешь, — добавил левый.
Вечерняя прогулка закончилась в неком подмосковном дачном поселке, где Леше ранее бывать никогда не приходилось. Так же вежливо и непреклонно его извлекли из авто и препроводили через обширный сад в рубленый двухэтажный коттедж. От того, что никто из провожатых даже не удосужился завязать пленнику глаза или запутать маршрут, как в плохих детективах, неустанно плодимых целым сонмом писательниц, у Мерзлина неприятно заныло под ложечкой.
Беспечность эта в сочетании со способом приглашения могла означать только одно печальное обстоятельство…
Лешу провели в большую комнату, обставленную без особенной роскоши, но со вкусом, и усадили в кресло перед тощим высоким человеком, детали лица которого и, конечно, выражение нельзя было рассмотреть из-за царившего в доме полумрака. Проще говоря, Алексей мог видеть на фоне окна смутный силуэт человека, вот и всё.
«Приехали! — выползла из закоулков скованного страхом сознания коротенькая мыслишка. — Вот тебе, Леха, и доллары на черный день…»
Но не успел он распрощаться с жизнью, как свет вспыхнул.
— Что же ты, молодой человек, — спросил, не здороваясь, тощий щурившегося от яркого света парня, причем «человек» у него получилось, как «чек», — бабушек, божьих одуванчиков обманываешь? Последние крохи у них, бедных, отымаешь… Не слыхал разве мудрость старинную: «Последнее даже вор не берет?» А ты разве вор?
По едва уловимому блатному налету в речи говорившего, слышанному много раз в кино, по нездоровой, изъязвленной глубокими щербинами коже лица, а также по некоторому сходству с другими, показанными некогда дядей, Алексей безошибочно определил в хозяине авторитета криминального мира. Причем, судя по антуражу, не самого низкого ранга.
— Нет, я коммерцией занимаюсь, — ответил Мерзлин вору в законе, мимолетно удивившись, что не только смог выговорить эти слова, но и ни разу не дрогнуть голосом.
— Коммерсант, значит… Народ обманываешь?
— У меня все по-честному.
Вор неопределенно хмыкнул:
— Честный, значит?
— Не совсем, но… в основном.
— Не пужливый… Откуда ж ты такой смелый да честный взялся?
— С Урала он, из Челябинска… — лениво подал голос один из конвоиров.
— Молчи, Рыба! — не повышая голос, обронил хозяин, и выскочка тут же заткнулся. — Пусть паренек сам скажет.
— А что сказать? — пожал плечами Леша. — Я и в самом деле челябинский. Работал в банке, теперь вот — в Москве, с дядей… — он назвал фамилию дяди Яши, известную в московских кругах, как светлых, так и теневых.
— Уважаю уральцев, — с непонятным выражением сообщил вор. — Люди серьезные… Даже не знаю, что теперь с тобой делать…
«Все… — мелькнула мысль. — Прощайте, мама с папой…»
— Под кем ходишь-то?
Леша, замирая, назвал пару-другую фамилий и кличек и замолк, напряженно ожидая результата.
— Хмм… Тоже серьезные люди… — повертел стриженой головой вор, и по всему было видно, что он несколько смущен. — А я — Эраст. Слыхал про такого?
Что-то смутное про недавно, перед самым июлем, откинувшегося
[58]
авторитета с таким редким погонялом, умудрившегося в короткий срок обеспечить себе нишу в перенаселенном криминальном сообществе столицы, Леша слышал от дяди, разумеется, без подробностей, но выдавать свою неосведомленность не стал.
— Да, конечно.
— Видишь, мы ведь почти знакомцы! Тебя как зовут?
— А… — начал было говорливый Рыба, но патрон так зыркнул на него, что тот решил промолчать.
— Лешей меня зовут, Мерзлиным…
— Леша… Алеша… Алеша, дай патронов… Не звучит. Знаешь, кем ты будешь? Лехой Челябинским. Звучит?
— Звучит.
— Да что ты там жмешься, как неродной? — внезапно улыбнулся Эраст, сверкнув двойным рядом стальных коронок. — Давай к столу… Водку пьешь?
Через полчаса Леша, уже почти пьяный от переживаний и водки на голодный желудок, сидел едва ли не в обнимку с авторитетом.
— А на фига тебе доллары? — спрашивал вор, которого тоже изрядно развезло, щедро подливая в Лехин стакан. — Они же не стоят ни шиша!
— А вдруг когда-нибудь будут стоить?
— Ну, ты этот… Рыба, как это, когда в лучшее верят?
— Педераст! — наморщив низкий лоб, блеснул недюжинным умом Рыба.
— Сам ты п…с, Рыба! Оптимист!
— Одна хрень.
— Не скажи…
— Мы вот тоже… — жахнув стакан водки без закуски, продолжал вор, не отвлекаясь на филологию. — Строили-строили коммунизм, строили-строили, надеялись-надеялись, и что?..
