– Я не разбудил тебя, случайно, Мансур? – как обычно, улыбался своей лучезарной улыбкой, развалившись в огромном, обтянутом кожей кресле «нефтяной Али».
Мансур уселся перед видеофоном так, чтобы голые колени оказались в «мертвой» для камеры зоне, и тоже попытался натянуть на лицо одну из наиболее приветливых своих улыбок. В этом ему немало помогло зеркало, прикрепленное заботливой Фаимой прямо за видеофоном специально для подобных случаев.
– Конечно же нет, уважаемый Али-Ходжа, я еще только собирался ложиться. Поздравляю вас: сегодня в вашем выступлении по телевидению вы выглядели бесподобно!
Али-Ходжа самодовольно усмехнулся: тщеславие было одной из основных его черт, и именно оно привело паренька из захудалого киргизского кишлака, когда-то, очень давно, просившего милостыню у входа в метро, на вершины богатства и известности, а теперь продолжало возносить еще выше – к власти. За те пятнадцать с лишним лет, которые Мансур находился при патроне, он давно уже разобрался в пружинах, приводивших в движение не знающую преград и отступлений боевую машину по имени Али-Ходжа. Нужно заметить, что это знание сыграло не последнюю роль и в его возвышении, причем останавливаться он тоже не собирался…
– Ну и что у нас там с программным заявлением? – поинтересовался Али-Ходжа, всем своим видом давая понять, что лирическое вступление завершено. – Ты уже привел его в удобоваримую форму?
«Привел в удобоваримую форму». Скажет тоже! А кому принадлежала сама идея проекта «Две нации – одна страна»? Мустафе, что ли? Или этому мешку с деньгами, способному только жонглировать мировыми ценами на нефть, пользуясь своими связями в ОПЕК? Нет, все продумал и не просто привел в удобоваримую форму, а вообще, провел от невнятной мысли, посетившей, помнится, за утренним кофе, до практически готовой к воплощению в жизнь реальной программы. Этому ишаку просто лень читать материалы, которые каждый день ложатся на его стол. Не-е-ет! Ему нужно подчеркнуть свою «руководящую и направляющую» роль. Чего стоят только звонки типа: «Мансур, зайди ко мне!» или «Мансур, ты чем сейчас занимаешься?» Причем зачастую, при посторонних людях, даже при подчиненных…
– Конечно, конечно, уважаемый Али-Ходжа. Я детально проработал программу поэтапного сглаживания противоречий между двумя основными составляющими нашего общества, рассчитанную на ближайшие семь лет. Как вы понимаете, срок выбран не случайно…
Еще бы случайно! Все знают, как ты, ишак облезлый, лезешь в президентское кресло, спишь и видишь себя на месте престарелого Абдулкашифа. И не на семь лет, конечно, метишь, а на большее, гораздо большее. Для этого и мечтаешь о лавровом венке «замирителя славян» – ни для кого не секрет, что десятилетиями тлеющая, то разгораясь, то слегка подергиваясь пеплом, война чрезвычайно напрягает и без того некрепко стоящую на ногах экономику, поэтому и ухватился за мой проект обеими руками, сразу же начав выдавать его за свой. Собственно, трамплин для прыжка в Кремль уже готов, да, пожалуй, повыше, чем у других кандидатов…
Продолжая убедительно, как он это очень хорошо умел, развивать свою мысль, Мансур заметил, как на экране видеофона Али-Ходжа весь подобрался и длинно сглотнул, глядя куда-то мимо собеседника. Через мгновение его интерес стал понятен: из спальни, обнаженная и соблазнительная до дрожи, появилась Татьяна, чтобы демонстративно, не скрывая своих прелестей, прошествовать в ванную. Как она при этом покачивала умопомрачительными бедрами, как гордо держала голову со стекающей по голой спине ниже ягодиц гривой чудесных, пшеничного оттенка, волос…
Спасительное зеркало позволило Мансуру ничем не выдать своих чувств, хотя в этот момент бывший снайпер холодно выискивал на теле патрона место, куда всадил бы разрывную пулю из верной СВД, чтобы и надежд на выздоровление у похотливого козла, так любящего распинаться о шариатских традициях, не осталось и помучился бы он как можно дольше. Скорее всего, именно в ЭТО место или чуть-чуть выше… А может быть, воспользоваться прадедовским кинжалом? Именно для таких дел он и выкован был неизвестными мастерами из чистейшей дамасской стали.
Рахимбеков так красочно представил себе все процедуры, которым подверг бы своего благодетеля и мучителя, что вынужден был зажмурить глаза, чтобы не выдать себя сладострастным их выражением.
Когда мгновением позже он поднял веки, за его спиной, отражаясь в зеркале, уже возвышался, укоризненно покачивая головой, дедушка Магомед в своей неизменной папахе и черной бурке…
* * *
Мансур долго лежал в постели, без сна, рядом с давно посапывающей Танечкой, уставив глаза в темноту и продолжая спорить с дедушкой Магомедом.
«Почему ты считаешь, что я продался „нефтяному Али“, дедушка?»
Вопрос был обращен к пустому, как он точно знал, креслу, в котором серебристый свет полной луны, струившийся сквозь полупрозрачную занавесь на окне, рисовал смутный абрис знакомого с детских лет профиля.
«А как же можно назвать это по-другому, внучек! – усмехался призрачный старик. – Во все времена и у нас, и у русских гяуров это и называлось „продаться с потрохами“!»
«Ты не прав, – в миллионный раз принимался объяснять Мансур. – Просто нужно же как-то жить, зарабатывать…»
«Ага, зарабатывать… – усмешка в голосе дедушки Магомеда улетучилась, – на девок из ночных клубов, которые ублажают тебя в постели, на подпольные казино, где ты просаживаешь за вечер столько денег, что можно купить весь родной аул вместе с горой, на которой он стоит, на белый порошок, который ты прячешь от жен и без которого тебе уже не уснуть, потому что опять придут кошмары, опять придет Рамазан… Друг твой Ромка, которого ты…»
Мансур уже тихо поднимался с постели, стараясь не разбудить сладко спавшую Танечку.
«Замолчи, дед! Я не хочу с тобой спорить вот так. Когда приедешь по-настоящему, мы поспорим с тобой вволю, а пока не мучай меня, ладно?»
Проходя мимо кресла, он не удержался и дотронулся ладонью до его велюровой обшивки. Существовавший только в мозгу и утомленных глазных нервах образ медленно растаял, превратившись в невесомую деталь Таниного одеяния, брошенного на спинку кресла вечером, во время лихорадочного разоблачения. Иллюзия, как всегда иллюзия… Иллюзия, как и многое из окружающего, кажущегося таким прочным и настоящим…
Запершись в своем кабинете, Мансур, как был, не одеваясь, плюхнулся в кресло пред монитором и ткнул в клавиатуру.
Под мерное усыпляющее гудение он торопливо извлек из потайного ящичка зеркало, баночку с порошком и остальные причиндалы «счастья». Еще мгновение, и заряд качественного кокаина обжег ледяным пламенем слизистую оболочку носа, обволок ее морозом и ледяной стрелой вошел в мозг, казалось пробив насквозь, словно винтовочная пуля череп…
Душу Мансура плавно подняло и втянуло во все набирающий скорость водоворот, хотя тело его оставалось сидеть перед мерцающим монитором…
«Так ты ничего и не понял, – горестно протянул дедушка Магомед, проплывая перед глазами на очередном витке. – Так ничего и не понял…»
