Синяки и ссадины на физиономии раненого архивариуса за прошедший день стали еще более ужасными на вид и превратили ее в ритуальную маску индейца на тропе войны. Однако, несмотря на это, в отсутствие хозяина он успел привести в образцовый порядок его жилище: вымыть полы, пропылесосить немногочисленные ковры и мягкую мебель, протереть полки шкафов, люстры, гардины, словом, все, где имела обыкновение скапливаться пыль, перестирать сброшенную вчера (вернее, сегодня ночью) в угол ванной окровавленную одежду… Даже Маркиз, казалось, стал еще более чистым, но это явно уже было иллюзией – сделать такого чистюлю, и сейчас умывающегося сидя на табуретке, еще более чистым – невозможное дело.
– Я у мамы один, а она меня с детства всему научила… – объяснил, смущаясь и не зная, куда девать руки, Геннадий в ответ на вопрос пораженного такой переменой довольно-таки запущенной холостяцкой берлоги хозяина.
Но преображение квартиры сразу ушло на второй план…
– Кстати, – вспомнил Александр, завершая перевязку. – У тебя мама-то, наверное, с ума сходит уже.
– Да она вчера решила, что я у Лариски остался ночевать. Это так, – поспешил он объяснить, хотя Александр не просил его ни о чем. – Типа невесты у меня, что ли… Восьмой год уже… А сегодня я позвонил ей с твоего телефона, сказал, что все в порядке…
Покончив с медициной, они уселись ужинать, причем оказалось, что и тут Геннадий – на высоте: ужин, вернее, поздний обед из трех блюд, даже с компотом на сладкое!
– Я тут порастряс немного твой холодильник, – снова засмущался Иванов, ковыряя ложкой клеенку. – Правда, выбор не очень велик…
– Офифеть! – прошамкал Александр с набитым ртом. – Да я в ресторане так не ел! – наконец проглотил он кусок. – Готовить тебя тоже мама научила?
– Она, – кивнул Геннадий. – Она у меня раньше, до пенсии, шеф-поваром в ресторане работала. В «Кузнецком».
– Не бывал ни разу, – признался Маркелов, набрасываясь на второе – курицу под майонезом с рисовым гарниром. – А ты что не ешь?
– Да я пока готовил… – промямлил архивариус, упорно продолжая протирать ложкой дыру в столе.
Наконец он, видимо собравшись с духом, решительно отложил ложку в сторону.
– Саш, я поживу у тебя денька два, если не стесню, конечно. – Глаза он упорно от стола не отрывал. – А то с такой физиономией… У мамы точно инфаркт будет.
– Да живи ты хоть месяц, – от души заявил Александр, протягивая руку к кастрюле с компотом. – Места хватит.
– Правда?! – Геннадий расцвел, что, если принимать во внимание его «некондиционную» физиономию, выглядело прямо-таки устрашающе. – А я маме уже позвонил, что на пять дней в командировку еду, прямо с работы. В Новгородский архив. Да ты погоди с компотом, еще пирожки есть. С яблоками!..
* * *
– И что мы имеем на сегодняшний вечер? – подвел итог Александр, выходя из интернета и устало прикрывая ладонью глаза. – А имеем мы вот что…
Друзья сидели перед компьютером в комнате Александра, плотно прижавшись друг к другу плечами, и созерцали экран монитора, на котором все еще дергалась какая-то практически полностью обнаженная красотка с рекламного баннера какого-то стрип-шоу.
Информации по Сотникову Георгию Владимировичу, родившемуся 17 декабря 1906 года, оказалось до обидного мало. Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинских и Ленинских премий, ряда зарубежных, автор четырех десятков книг, по семи из которых сняты художественные фильмы (одна экранизирована даже дважды: в пятидесятые и в начале восьмидесятых снят телевизионный сериал), поставлены спектакли и радиопостановки. Книги переведены на двадцать восемь иностранных языков, и суммарный их тираж превысил сто миллионов экземпляров. Родился Сотников Г. В. в деревне (вот ты и прокололся, Плутоний Сергеевич!) Столбовская, Ерохинского уезда Тамбовской губернии. С юных лет участвовал в революционном движении, советскую власть принял восторженно, посвятив ей в 1918 году повесть «Свобода» (в двенадцатилетнем возрасте!). В том же 1918 году бежал из дома и прибился к одному из полков Красной Армии, уходившему на Южный фронт. Сражался с Деникиным, Врангелем. Во время штурма Перекопа был тяжело ранен в позвоночник, по выздоровлении поступил в институт… Одним словом – обычная для того времени биография. В 1928 году тяжело заболел (сказалось ранение, полученное в юности) и несколькими годами позже, в результате частичного паралича нижних конечностей оказался прикованным к постели. «Но не сломленный тяжелой болезнью писатель не сдается: одна за другой выходят его книги: „Великое начало“ (1929), „Напряжение“ (1932), „Несгибаемый большевик“ (1936), „В атаку!“ (1939), „Огненные рубежи“ (1940), за последнюю из которых ему в 1941 году вручают Сталинскую премию…» Последняя книга, данные о которой удалось найти, относилась к 1985 году и называлась «Ровесник века». Далее следы писателя Сотникова терялись.
– Неплохо пожил – семьдесят девять лет! – подытожил, посчитав по пальцам, Александр, закончив прокручивать статью, скачанную из литературной энциклопедии.
Геннадий задумчиво грыз кончик карандаша, уставившись на присутствующего тут же, правда в половинчатом виде (спал, зараза, как сурок, развалившись на мониторе), кота Маркиза.
– А с чего ты взял, что семьдесят девять? – невинно поинтересовался он у друга, что-то про себя решив.
– Да вот же, – не понял Маркелов, тыча пальцем в текст на мониторе. – Родился в девятьсот шестом, последний роман вышел в восемьдесят пятом, как раз под перестройку, больше ничего…
– Вот именно, что под перестройку! – победно, словно маршальский жезл, поднял вверх изгрызенный карандаш Геннадий. – Его просто перестали печатать! Помнишь, какая буча поднялась при Горбачеве? Как крыли и самого Сталина, и всех «сталинистов». Чего только не болтали про них, каких только помоев не выливали, и на Гладкова, и на Фадеева, и на Шолохова… Так те-то покойники уже к тому времени были, а Георгий Владимирович как раз и живой, и самый настоящий «сталинист». Мы тут с тобой, помнится, на сайтик заходили супердемократический, «Мемориал ГУЛАГа»… Вот он. Читай: «Активно участвовал в травле „не соответствующих“ партийной линии писателей, певец сталинской эпохи». Так и написано «певец сталинской эпохи». Думаешь, кто-нибудь стал бы его печатать после 1985 года?
– В таком случае получается, что он умер совсем недавно?
– Почему умер?
– Ты думаешь?.. – изумился Александр. – Да не может быть… Девяносто девять лет?! Нет, не может быть!
– Почему? Ты где-нибудь видел дату его смерти?
– Но и упоминаний после 1985 года – никаких.
– Это еще ничего не значит. Михалков, вон, не только живой, но и новый российский гимн написал, а ведь немногим моложе Сотникова.
– Ладно, – согласился Александр. – Спорить не будем. Я по своим каналам попытаюсь пробить информацию: жив ли еще писатель Георгий Владимирович Сотников и, если жив, его адрес. А тебе предоставляю полную возможность связаться с Союзом писателей и выяснить там. Должны же они интересоваться своими членами, пусть и престарелыми. А Сотников-то не какой-нибудь Пупкин-Тюпкин – герой, лауреат и все такое…
