Несмотря на относительно юный по сравнению с усопшим писателем возраст – ей шел всего лишь семьдесят девятый год, Елена Станиславовна, видимо сгоравшая от скуки, знала очень и очень много. Она засыпала неожиданного визитера, поначалу показавшегося ей очень несимпатичным, такой массой подробностей из жизни интересующего его Классика и прочих носителей этого титула, что он едва успевал сворачивать разговор в нужное русло и делать пометки в своем «журналистском» блокноте.
Да-да, конечно же он представился журналистом, хотя при проработке «легенды» специально оговаривалась его работа в литературном архиве. Не удержался…
– Вы даже не представляете себе, какой авторитет имел Георгий Владимирович в литераторской среде середины пятидесятых! Я не имею в виду нас – юных и восторженных, – Геннадий невольно прикинул даты и с сомнением согласился с «юными» – даже в пятьдесят третьем, в году смерти Сталина, Троянской шел двадцать седьмой. – К Сотникову ездил советоваться сам Александр Александрович…
– Какой Александр Александрович?
– О юность! – снисходительно улыбнулась поэтесса бескровными губами, кокетливо тронутыми морковного цвета помадой. – Конечно же Фадеев! Только посмотрите на него – он не помнит Фадеева!.. Да что там Фадеев! Одно время про это было не принято говорить, но… – Елена Станиславовна заговорщически понизила голос и склонилась к визитеру, обдав его сложным букетом запахов, среди которых особенно выделялись ароматы вышедших из моды лет сорок назад ядреных духов марки «Красная Москва», пудры и немощного старческого тела. – Сотникова частенько вызывал к себе на ближнюю дачу Сталин! Да-да, молодой человек! Сам Сталин.
– Так вы считаете, что он…
– Да как вам не стыдно! – неподдельно возмутилась старушка, в несчетный раз всплеснув ладошками. – Они, по слухам, были очень дружны. И Ворошилов, кстати… Вы хоть знаете, кто такой Ворошилов?.. Да? Это радует… В кулуарах что-то поговаривали про оборону Царицына…
– Но ведь Сотникову тогда было тринадцать лет!
– Да? – Троянская томно завела очи горе, видимо что-то подсчитывая в уме. – А вы знаете – правда. Он ведь с девятьсот пятого…
– С шестого.
– Даже с шестого? Тогда да… Не знаю… Хотя Гайдар ведь тоже командовал полком в весьма юном возрасте. О-о, Аркаша…
– Но не в тринадцать же лет.
– Верно… Нонсенс какой-то. Хотя в те героические годы случиться могло всякое. Парнишка, развитый не по годам (я Георгия Владимировича имею в виду), легко мог добавить себе два-три года.
Иванов с сомнением покачал головой: как-то не производил субтильный Сотников-старший, каким он его застал, впечатления богатыря, пусть даже и в отрочестве…
* * *
– И что тебе удалось надыбать сегодня?
Лицо Маркелова, и так обычно невыразительное, сейчас вообще напоминало какую-то эскимосскую маску: ни движения, ни проблеска эмоций…
«Переживает», – решил Геннадий и принялся делиться своими находками.
Честно говоря, находок сегодня, как и вчера и позавчера, было мало. Причем «мало» – это еще лихо сказано. Новостей было исчезающе мало. Так, несколько воспоминаний мемуарного характера, поведанных старичками на грани маразма. Или уже за гранью…
Часть «мемуаров» дополняла другую, часть – противоречила в мелочах, а большинство – просто опровергало друг друга.
Судя по сохранившимся в памяти восьмидесятидвухлетнего сценариста Гориани, участвовавшего в экранизации «Летящих быстрее звука», Сотников был человеком веселым, общительным, щедрым, легко сходился с людьми. Критик Шестиверстов, напротив, поведал массу примеров выдающейся мелочности Классика, его склочности и общей мизантропии. Писательница Рогова-Зицштейн…
Александр, слушавший исповедь друга с постным выражением лица, вдруг не выдержал и прыснул от хохота.
– Участвовал в травле прогрессивных писателей, говоришь?.. Да ерунда же это! Старуха просто пересказала тебе своими словами пасквили из перестроечных газетенок! Тогда про каждого второго из писательской братии старшего поколения такое писали. Что там второго – про восьмерых из десяти. Или девятерых… И чем заслуженнее был, заметь, – тем грязнее и вздорнее… Ты лучше послушай, что мне удалось найти…
Из видавшего виды Маркеловского кейса на свет Божий явилась целая кипа листков, на которую Гена было накинулся коршуном, но был остановлен властной рукой на полпути.
– Нет, так не пойдет. Я тебя слушал по порядку, давай и ты меня – по порядку.
– Но…
Майор был профессионально неумолим и, побарахтавшись, Иванов смирился с неизбежностью.
Тот же, наоборот, тянул изо всех сил, раскладывая и перекладывая бумаги на столе, тасуя их будто колоду карт, зачем-то меняя местами.
– Прежде всего, мне удалось найти вот такую справочку…
На поиски требуемого листа ушло с полминуты.
– Некий Сотников Георгий Владимирович, шестнадцати лет от роду, второго ноября одна тысяча девятьсот семнадцатого года освобожден из известной Петроградской тюрьмы «Кресты», где находился по обвинению в участии в июльских беспорядках…
– Ну и что тут интересного?.. Стоп! Семнадцати лет? Так это же не он! Наш-то девятьсот шестого года. Ему в семнадцатом всего одиннадцать было. Однофамилец, наверное.
– Угу, однофамилец… А как тебе вот это?
Александр протянул другу ксерокопию страницы из какого-то дела вроде уголовного. Там кроме малоразборчивого текста, частью рукописного, частью отпечатанного на пишущей машинке (пресловутом «Ремингтоне», наверное), имелись три фотографии некого молодого человека с очень знакомым лицом – анфас, профиль и во весь рост с мерной линейкой.
– Никого не напоминает?
Майор схватил с тумбочки антикварный экземпляр «Великого начала» 1935 года выпуска, неведомыми путями раздобытый им где-то, и распахнул в самом начале, на ретушированной фотографии молодого автора. Между черно-белым без полутонов ксероксом и коричневатым фото на пожелтевшей бумаге прослеживалось несомненное сходство.
– Может быть, родственник? – пробормотал архивариус, лихорадочно перебегая глазами с ксерокса на книжный разворот и обратно в поисках пресловутых «двенадцати различий». – Брат, например…
– Увы, – покачал головой Александр. – Вот ксерокопия записи в крестильной книге Богоявленского Собора в Санкт-Петербурге. И, как ты уже, наверное, догадался, – от пятнадцатого января девятьсот второго года… Кстати, наш с тобой Сотников вовсе не из крестьян происходил, а как раз из дворян. Сын коллежского советника Сотникова и урожденной баронессы фон Ливке. И никаких других детей у них, увы, не было.
– Так получается…
– Совершенно верно, – подытожил майор. – «Ровесник века»…
3
Как же мерзко звучит звяканье ложечки о чашку в огромной пустой квартире…
