Работы в голодной Москве не было, особенно для молодого человека, выглядевшего как пятнадцатилетний мальчишка, жить как-то было нужно, и я, как ни стыдно мне в этом признаваться, покатился все ниже и ниже… Я стал вором, Владик, обычным квартирным воришкой, домушником. Сперва лазил в пустующие квартиры через форточки, благо комплекция позволяла, затем приобрел навыки взломщика… Тогда, не скрою, мне даже нравилось это занятие: риск, адреналин в крови, вызов обществу, которое я презирал и ненавидел… Жаль только, что продолжалось все это недолго.
Где-то в конце двадцать первого года госпожа Фортуна отвернулась от меня, и, во время одной из облав, проводимой московским „чека“ на Сухаревке – тогдашней Рублевке воровского мира, я совершенно по-глупому спалился…»
* * *
– Покурить не найдется, гражданин начальник?
– Иди-иди, – конвоир несильно толкнул Сотникова прикладом винтовки в спину, – там тебе дадут покурить…
Положение, в котором оказался Георгий, как говорится, было «хуже архирейского». «Высшая мера социальной защиты» ему, конечно, не грозила: при аресте у парня изъяли бумаги, в которых он значился крестьянским сыном, да к тому же, от греха подальше, скостил себе пяток лет. Только теперь запоздало корил себя за то, что назвался он «фармазону», настрочившему ему «липу», своим подлинным именем…
Конвоир втолкнул его в накуренное помещение и отрапортовал, грохнув в рассохшиеся половицы прикладом «трехлинейки» с примкнутым штыком:
– Задержанный Сотников доставлен, гражданин следователь!
– Спасибо, Токарев. Можете идти.
– Но…
– Идите.
Красноармеец Токарев окинул подозрительным взглядом щуплую фигуру «преступника» и, слегка пожав плечами, козырнул.
– Проходите, Сотников, – любезно предложил следователь, лицо которого было неразличимо за мутными струями неподвижно висевшего в воздухе махорочного марева, когда они остались одни. – Присаживайтесь.
Что-то знакомое почудилось юноше в голосе хозяина кабинета.
– За что загребли, начальник? – развязно спросил он, разваливаясь на скрипучем стуле и лениво чвыркнув тугой струйкой слюны на пол: за месяцы, проведенные в воровской среде, не перенять манеры «московского дна» было невозможно, да и опасно. – Чистый я аки ангел небесный, вот те крест!..
– Ай-яй-яй! – укоризненно покачал головой одутловатый мужчина в горчичного цвета английском френче без знаков различия, сидевший напротив Георгия. – Как время меняет людей… А я ведь запомнил вас совершенно другим. Тоже гордым, дерзким, но другим…
– Чего?.. Не шей фуфло, начальник! Не встречались мы с тобой, – на всякий случай открестился Сотников, лихорадочно соображая, откуда ему знаком голос следователя.
Неужели довелось встретиться на полях гражданской? Тогда дело – швах… Или кто-то знакомый по «прежней жизни», по Петрограду?
– Какая же короткая у вас память, Георгий Владимирович, – усмехнулся следователь, снимая очки в металлической оправе. – Всего три года прошло…
– Дмитрий Иринархович?!!..
Разговор продолжился на частной квартире, куда бывший жандармский полковник отвез своего старого знакомца, освободив его из «кутузки» по всем правилам. Георгий воспринимал все действия будто во сне, не в силах поверить в происходящее. Вот уж кого он никак не ожидал увидеть здесь, так полковника Кавелина, особенно в его нынешней ипостаси.
– Знаете, господин полковник, – сообщил он своему спасителю, когда тот, скинув ненавистную глазу униформу и переодевшись в домашнее, пригласил к столу, ломившемуся от роскошных, по меркам того времени, яств, – меня бы ничуть не удивило, встреться мы с вами года полтора-два назад где-нибудь в штабе генерала Деникина. Но тут… В большевистской Совдепии…
– Во-первых, не господин, а во-вторых – уж точно не полковник, – усмехнулся Кавелин, разливая из хрустального запотевшего графина в крохотные рюмочки ледяную водку. – И вообще, постарайтесь-ка забыть все это и как можно крепче. Думается мне, что в ближайшие годы подобные слова прочно исчезнут из нашего с вами лексикона… Кстати, дорогой мой, можно ли вам употреблять столь крепкие напитки? Помнится, по бумагам, вам всего шестнадцать!
– Ничего-ничего, наливайте… – махнул рукой Сотников. – За два года войны, знаете ли, приходилось пить и не такое…
В приятной, ни к чему не обязывающей беседе протекло два часа.
Порой Сотникову, слегка захмелевшему от непривычно вкусной еды, не говоря уже о полузабытом качественном алкоголе, казалось, что на дворе не сумасшедший двадцать первый год, а старый добрый семнадцатый или вообще четырнадцатый. Стены домов и тумбы украшают не декреты и варварские плакаты, а милые глазу театральные афиши, а под окном шуршат шинами не чадящие «моторы», наполненные ощетинившимися штыками красноармейцами, а мирные пролетки и фаэтоны…
– А вас не удивляет, господин Сотников, – кашлянув, проговорил внезапно Кавелин, отставляя в сторону наполовину опустошенный графин, – что я вас разыскал в тюрьме? Это ведь было совсем непросто…
* * *
«…Встречу с этим человеком мне устроили примерно через неделю.
Каюсь, мне самому было интересно взглянуть на того монстра, который был рожден силой моего воображения и воплотился в плоти и крови, словно чудище Франкенштейна. Уверяю тебя: описывая его в четырнадцатом году, я понятия не имел, что он существует на белом свете! Так что те полтора-два часа, что мне пришлось провести в какой-то незнакомой квартире, куда меня привезли в закрытом авто с наглухо зашторенными окнами, я чувствовал себя не то невестой на выданье, не то нетерпеливым женихом…
И вот он вошел. Невысокий, едва ли выше меня, довольно субтильный, рыжеватый, с лицом некрасивым, изрытым оспинами… Да что я тебе его описываю – образ этого человека давно расписан в миллионах репродукций, и с верноподданнической любовью, и с мстительной ненавистью… Только не с равнодушием скрупулезного историка.
Не скрою, что я, хотя видение в точности соответствовало личности, описанной мной, был несколько разочарован. И чего примечательного я нашел в этом плюгавом усатом кавказце?
– Позвольте представить, Иосиф Виссарионович, – почтительно склонился сопровождающий одного из главарей ненавидимой мной большевистской партии (тогда, правда, весьма невысокого ранга) Дмитрий Иринархович. – Молодой литератор Георгий Сотников. Тот самый, о котором я вам рассказывал…
– Хм-м, – задумчиво хмыкнул фантом, не протягивая руки, хотя тогда ритуальное рукопожатие было общепринято в Совдепии. – Совсем мальчишка… Вы уверены, Дмитрий Иринархович?
В его голосе совсем не слышалось грузинского акцента, и это меня несколько удивило. Лишь какое-то время спустя я вспомнил, что Коба-Сталин у меня лишь упоминался, так ни разу не произнеся ни слова.
Беседы не получилось, поскольку Сталин явно не был расположен вступать со мной в какой бы то ни было разговор. Он лишь буравил меня своими светло-карими, почти желтыми, тигриными глазами, и от этого взгляда становилось не по себе… Честное слово, я был рад, когда этот малоприятный человек вдруг круто повернулся и, бесшумно ступая по паркету мягкими кавказскими сапогами, покинул комнату. Хотя радоваться тут, похоже, было нечему. Судьба отвергнутых в то время решалась очень и очень легко…
