«Наследник, — вплыло в голову Узера сквозь частоколы этических завихрений. — Наследник…»
Он прищурился:
— А если поподробней? Сколько просят-то?
«Начать всё сначала, с пустого места, с нуля. Слепить этот новый мир конкретно под себя. И перво-наперво — чтобы не было в нём никаких лицензий на зачатие и рождение, на…»
— Творцы, это-то тебе зачем? — удивился Джех, однако достал планшетку (последней модели, отметил про себя Узер), быстро ткнул пальцами в экран и повернул его к другу. — Вот, любуйся. Ну что, доволен, любознательный ты наш?
Цифры — малиновые по нежно-зелёному — выглядели впечатляюще, однако их вереница даже навскидку была много короче той, что Узеру довелось наблюдать не очень давно. Он только улыбнулся. Бесхитростно и беззаботно…
Клёнов. Накануне
Первым, кого Клёнов встретил в прихожей, был домашний котище Леопольд, вальяжный и миролюбивый, как в народном мультфильме. Кот неспешно, с достоинством приблизился, боднул массивным лбом хозяйское колено и, громко, басовито заурчав, принялся свидетельствовать почтение.
— Привет-привет… — Клёнов потрепал питомца по загривку, повесил на вешалку пальто, повернулся и увидел жену. — И тебе, мать, привет, пламенный, революционный. А где Настюха?
Разговаривать ему ни с кем сейчас не хотелось, однако выплёскивать негатив на своих — самое последнее дело.
— Тучи рисует. — Бася погладила его по щеке ладонью и показала в улыбке белые зубы. — Мой руки скорее. Сегодня у нас на обед догадайся что? Кочо…
[22]
Стройная, в китайском халатике с драконами, в облаке чёрных волос, она была похожа то ли на гейшу, то ли на Синильгу с Угрюм-реки. Впрочем, и Клёнов смотрелся с ней рядом очень достойно: крепко вырубленный, широкоплечий, со строгим взглядом зелёных глаз. Опять же генерал, орденоносец, действительный член, лауреат… Хотя сейчас это уже не имело никакого значения. Мавр сделал свое дело. Точнее, не сделал. Поэтому и не удел…
— Чую-чую, пахнет вкусно, — изобразил восторг Клёнов, вылезая из дорогого пиджака. Переоделся в домашнее и наконец добрался до кухни. — Настюха, привет. Что это там у тебя?
Его дочь Настя сидела чинно за столом, прямо-таки светясь вдохновением, и, далеко высунув кончик языка, что-то с воодушевлением рисовала. Так увлеклась, что даже не выбежала, как обычно, встречать папу у двери.
— Это небесная матушка Умай в своем летающем дворце. — Дочка подняла зелёные, как у самого Клёнова, глаза и вдруг переменила тему: — Чокчока
[23]
хочешь? Вот, зайчика бери, они самые вкусные.
Небесная матушка Умай чем-то напоминала снежную бабу. Она восседала на огромном троне, отчётливо похожем на унитаз. Кресло стояло в центре сплюснутого волнистого овала. На шедевр рисунок явно не тянул.
— Спасибо, милая, перед обедом не буду, — потрепал по тёплой голове дочку Клёнов, сел и, чтобы сказать хоть что-то, спросил: — Матушка Умай, говоришь? И где же это она так летает?
Ему нравилось, что Бася учила Настю алтайскому эпосу. Мифы, как известно, это история, мировоззрение и наука, только изложенные на языке, от которого мы почти совсем отказались. Это рассказы о том, как вписываться в круги и ритмы Вселенной. И о том, что бывает, если боги и люди нарушают эту гармонию.
— Зря, пап, чокчок очень вкусный. — Настя наклонила голову к плечу и принялась накладывать на творение зловещий чёрный фон. — А матушка Умай летает на орбите. Высокой, геостационарной.
Вот какие слова она уже знала в свои пять лет.
— Что? — изумился Клёнов и с недоумением посмотрел на родную дочь. — Откуда такие сведения?
Он вдруг почувствовал себя интеллектуальным идиотом, каких показывают в «Секретных материалах». Ну да, истина где-то рядом.
— Она сама мне вчера сказала. — Настя принялась украшать рисунок звёздочками.
Клёнов поднял бровь, но тут вмешалась Бася, поставила на стол объёмистую дымящуюся пиалу, потом блюдо с подогретым мясом, тертпеек,
[24]
зелень и каймак. Запивать же всю эту благодать полагалось чегеном
[25]
личной Басиной выделки.
Однако Клёнов всё не отводил глаз от звёздочек на дочкином рисунке, и в голову лезло всё то, что он, попав в родное домашнее тепло, почти умудрился из неё выбросить.
Он поднял на Басю глаза:
— Мать, налей-ка ты мне водки. Как следует…
Имелась в виду большая пузатая рюмка, вмещавшая чайный стакан.
— Так, понятно, — посмотрела на него Бася. — Настя, всё, дорисуешь потом. Выйди на минуточку, поиграй с Леопольдом.
Насте уходить, конечно, не хотелось, но она знала — бывают моменты, когда маме с папой нужно обсудить какие-то взрослые дела. Она демонстративно вздохнула, но всё-таки слезла со стула и вышла из кухни:
— Леопольд, подлый трус, выходи…
Бася тем временем вытащила огурчики, извлекла сервелат, откупорила икру. Поставила пару рюмок… Водку она тоже готовила сама. Покупала хорошую «Столичную» и настаивала на лимоне. Получалась, конечно, не алтайская арака,
[26]
но очень приемлемо… Хрустя огурцом, Клёнов разрезал пополам бутерброд, и Бася, улыбнувшись, придвинула ему пиалу:
— Ну как, отпустило? Тогда рассказывай давай. И ешь, полегчает.
Он не слишком на это надеялся, но всё же кивнул, взял ложку и отхлебнул кочо — в самом деле божественного.
— А рассказывать, мать, особо и нечего. Высочайший указ. Программу свернули, финансирование сняли, головной институт закрывают. Спутники решено топить в Тихом океане…
Вспомнив, чего ему стоило вывести систему на боевой режим, Клёнов даже застонал. Тихо выругался и положил ложку.
— А тебя? — так же тихо спросила Бася.
— Да что меня… Могу в дворники устроиться. Или бухгалтером в кооператив…
— Как же так, — обиделась Бася, легко привстала и налила по новой. — Ты же герой труда, лауреат премий всяких, академик… А знаешь сколько! Ученики…
— Э, милая, — усмехнулся Клёнов. Выпил, отчаянно сморщился, резко выдохнул, но закусывать не стал. — «Просто академиков» у нас не бывает. Есть академики от бомбы, есть от ракет, от двигателей, от систем связи с подводными лодками. Я вот академик от своего «Зонта», ныне безлошадный. Да что — я… — Клёнов положил руки на стол и сжал кулаки. — «Скальпель» без ножа зарезали, «Сатану» извели, а гениальную «Газель»…
[27]
Такую мать…
