— Я все уже поняла, Гриша. Ты видел Рамазанова?
— Поселок Поспешено — рядом с Усть-Лугой. Поехал туда. Но мне не повезло. Отец Карима сказал, что сын в командировке. Кажется, они осетины. На евреев не очень-то похожи. Сами видите.
— А куда он уехал в командировку?
— Карим востоковед, археолог. Часто выезжает на Ближний Восток и в Северную Африку. У них хороший двухэтажный дом, живут не бедно, гостиная увешана масками и всякими сувенирами, даже ковры и те восточные.
— Что-нибудь еще о работе Карима узнал?
— Отец меня сам спросил: «Вы из Москвы?», я кивнул. А что мне еще делать? Он удивился. «Вы же должны знать, что Карим вернется только завтра». Я как-то выкрутился. Сейчас Карим в Питере. Я немного понаблюдал за ним. Ничего особенного. Парень как парень. Работает в музее Восточных искусств.
— Тридцать пять лет, и не женат? — спросила Наташа.
— Не встретил еще свою судьбу.
— Он со своими судьбами встречается очень часто, но все время сплавляет их куда подальше.
Наташа не выпускала фотографий из рук. Одного из этих типов она видела своими глазами в том самом проклятом самолете, крылья которого принесли ее и Машу в Иорданию. Вот он, тот самый Марик, имеющий подлинные инициалы «Ш.У.З.», стоящие подстрокой «М.Г.Э.» — Марк Григорьевич Эпштейн.
— Вы говорите загадками, Наташа. Наверное, стоит меня поставить в известность. Я же стараюсь.
Она рассказала, чем занимаются псевдоеврейские женихи, но в детали не вдавалась.
— Это все, что тебе следует знать, Гриша. Пора нам перейти на «ты». Я должна учинить допрос первому из найденных женихов. Мне понадобится пистолет и две дозы чистого героина.
— Хочешь посадить его на иглу или застрелить?
— Для начала развязать ему язык.
— Тогда больше подойдет тромохол. Один укол — и у человека атрофируются мышцы, он уже не опасен. Не двигается, но язык работает, и сознание остается чистым.
— О тромохоле я ничего не знаю.
— Мало кто о нем что-то знает. Это не научное название препарата, а жаргон. В Краснодаре существовала банда грабителей, у которых он был главным оружием. Они ловили богатых людей, делали им уколы, получали необходимую информацию, ну, например, номер ячейки в банке, код доступа к сейфу, где спрятаны деньги и ценности, а потом грабили жертву с ее же подачи. Помимо всего тромохол вызывает в человеке панический страх, и он рассказывает все, лишь бы выжить.
— Любопытная штука. И где же мы его достанем?
— Наша газета готовила к печати статью о краснодарской банде, но потом нам запретили ее выпускать и даже когда-либо упоминать название препарата. Следователя, который нас допустил до этого дела и дал свои комментарии, едва не уволили за разглашение тайны. Потом дело банды передали в ФСБ. Так оно и заглохло. Но я знаю одного эксперта, который выезжал в Краснодар по делу банды. Очень толковый химик и фармацевт. Мы брали у него интервью, он знал, что готовится серия статей о банде, и не думал, что нам начнут ставить палки в колеса. Зовут его Константин Хворин. Он говорил, что формула тромохола очень проста и была известна давно, только название этого состава засекречено. Препарат использовали еще немцы во время Второй мировой войны. Он был запрещен к применению мировым сообществом фармацевтов еще в сорок седьмом году, так как разрушительно действовал на нервную систему и при вторичной инъекции мог вызвать летальный исход.
— К чему ты мне все это рассказываешь?
— Ты мне деньги предлагала, я отказался. А Костя Хворин не откажется. У него семья, дети. Он тот человек, который сможет изготовить тромохол. Нам ведь много не надо.
— Деньги — не вопрос. Только я сомневаюсь, нужно ли тебе участвовать в этом деле. Если попадешься, по головке не погладят.
— Они убили журналистов, моих товарищей.
А когда ты рассказывала, как они вывозят наших девушек в рабство к арабам, я подумал о своей сестре. Ей двадцать, и она очень хорошенькая. Где гарантия, что и сестра не станет очередной жертвой, если мы не остановим этот произвол.
— Учти, Гриша, если тебя возьмут, помощи от меня не жди. Я светиться не стану, пока не доведу дело до конца.
— Каждый сам за себя ответит.
— Хорошо. Выходи на Хворина. Предложи ему столько, на сколько он не смог бы сказать «нет».
— Отлично. А что касается пистолета, то у меня есть револьвер сорок пятого года выпуска — самовзвод и четырнадцать патронов. Отличная пушка, очень миниатюрная и с коротким стволом. Выменял когда-то на магнитолу. Чистый револьвер, но со спиленными номерами.
— Вот видишь, кажется, наш пасьянс хорошо раскладывается. Увидимся завтра здесь же. Схему и фотографии я оставлю у себя.
5
Дача не выглядела заброшенной. Чистота, порядок и лишь легкий налет пыли говорил о том, что порог дома не переступали пару недель, не более того. Значит, Борис жил здесь, а не скитался в городе.
Войдя в комнату, Наташа содрогнулась. На стене, прямо против двери, висела большая фотография в рамке — счастливая улыбающаяся семья. Маша с густой русой косой на плече, ее муж и дети. Красивые одухотворенные лица, полные любви и уверенности в завтрашнем дне.
Наташа долго смотрела на нее, как на икону, которой поклоняются верующие в добро люди. Сколько же таких чудесных семей разорили бесовские силы, позарившиеся на тридцать сребреников!
На втором этаже находились две спальни и детская. Борис ничего не трогал. В детской комнате игрушки лежали на полу. Недостроенный домик из кубиков, железная дорога на ковре, все выглядело так, будто детей позвали к столу обедать, они все бросили и побежали на зов матери. В одной из спален стоял чемодан. На стульях были развешаны мужские вещи, начищенная до зеркального блеска обувь. Идеальный порядок на письменном столе. По-солдатски заправлена кровать. Невооруженным взглядом видно, здесь живет военный холостяк.
Осмотрев дом, Наташа вышла на террасу, раскрыла окна и села в плетеное кресло у обеденного стола. Тишина и покой, живи и радуйся. Что еще человеку нужно? Все так, но Наташа уже не могла смириться с покоем. Коли вынул клинок, сражайся до конца.
Знания, данные ей юридическим факультетом, адвокатская практика и, мягко сказать, непростой жизненный опыт не прошли даром. Она научилась анализировать, терпеливо вникать в детали и не спешить с выводами. Наташа достала из сумки материалы, взятые у Гриши, и список сотрудников института. При этом она испытывала волнение, будто пришла сдавать экзамены, не зная предмета. Если она ошиблась в своих умозаключениях, то все ее старания пойдут кошке под хвост. Одного чутья в таком деле мало, а факты и доказательства на дороге не валяются.
Разложив перед собой бумаги, Наташа стала сравнивать инициалы из схемы погибшего Максима Охлобыстина с инициалами служащих института. И вот первое попадание. Среди внештатных сотрудников института значился Рамазанов Карим Осипович, тот, который получил загранпаспорт на имя Александра Наумовича Маркина. Один вычислен. Кто следующий? В квадрате, где значились инициалы «М.Г.Э.», Марк Григорьевич Эпштейн, были еще инициалы «Ш.У.З.». Человек с такими же инициалами работал в институте в качестве искусствоведа. Звали его Шамиль Умарович Зи-биров. Тридцать четыре года, проживал в Санкт-Петербурге на улице Гоголя. С этим промашки быть не должно. Есть его фотография, к тому же Наташа очень хорошо помнила жениха Маши, с которым они летели в Амман. Нашелся и третий жених. Тот, что вывез из страны Любу, двадцатитрехлетнюю девчушку из Минска. Он воспользовался именем Льва Романовича Цейтлина, погибшего журналиста. На самом деле его звали Игорем. Игорь Остапович Ткачук. Проживал в Москве на Мясницкой улице. Его фотография также имелась.
