На улице, вероятно, жара уже спала, а здесь по-прежнему плещутся волны духоты. Когда мне было двадцать с небольшим, меня тоже это не смущало – хотя, честно говоря, тогда не было подобных клубов. А тебе нравится здесь, было бы несправедливо утащить тебя отсюда так быстро. Пойдем потанцуем? говорю я. Давай.
Туфельки, значит, серебряные, желтая майка, уже чуть подсохшая, смуглый животик между желтой майкой и красной резинкой трусов, двуцветная челка. Значит, секретарша. Сразу после школы поступала в институт, на экономический, и оба раза провалилась. Но все равно собираешься пробовать дальше. Трудно найти в Москве секретаршу, которая не собирается пробовать на экономический или юридический, ну, все равно – успеха тебе. Когда-то я тоже считал, что хорошее образование – это важно.
Живешь ты с родителями и старшей сестрой, которая как раз поступила на юридический, впрочем с третьего захода, но на будущий год уже диплом. Мои сверстницы к возрасту твоей сестры уже выходили замуж и рожали детей, но новое клубное поколение, видимо, не так спешит.
Стоп.
Словно кто-то просыпается внутри, начинает ворочаться в груди; словно он готовится пробить мои ребра и выскочить наружу. А я ведь пришел только отдохнуть в клуб. Как нормальный московский пацан. Но весь вечер реплика, взгляд, какая-нибудь мелочь отбрасывают в запретную зону, туда где только стоп, стоп, стоп. Будто идешь бесконечным коридором, открывая все новые и новые двери – и вдруг за одной из них ты проваливаешься в ад. И пока ты ее не откроешь, ты не знаешь, что за ней, а когда откроешь – уже поздно и не сразу даже понимаешь: что случилось, что такого сказала Алиса?
Ах да, училась на юридическом факультете МГУ. Как и Алисина сестра. Вытащил из сумочки студенческий билет, третий курс, большие, близорукие глаза, ничего не видела без очков, пришлось самому, на свой страх и риск, искать новые, на ту неделю, что. Стоп, я же сказал, стоп.
А ты, видать, внимательная девочка, спрашиваешь: вам нехорошо? Да, Алисочка, мне чудовищно нехорошо, но на твоем месте я бы не пытался узнать об этом подробней. Душно у вас тут, говорю я, что, кстати, тоже правда, и мы возвращаемся к столику.
Маленькая, значит, собачка. Щенок до старости, до которой еще нужно дожить. Челка будет седой, кожа станет сухой, но, может быть, сохранится походка и манера смеяться. Так ли много надо, в самом деле?
Через час и еще три мартини я делаю Майку глазами, мол, нам пора сваливать, и Майк, вздыхая, тоже поднимается и говорит, что пойдет еще потанцует, хотя, похоже, в этом клубе сегодня явно не его вечер. Алиса тоненько говорит, что рада была познакомиться, а Майк доверительно кивает на меня и говорит: ты с ним поосторожней, он настоящий маньяк.
Стоп, твою мать, стоп! Я чувствую, как начинаю краснеть. Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу. Стоп, сказать себе, стоп, и вот так улыбнуться, как улыбаются надоевшей шутке, не имеющей никакого отношения к действительности.
Кондиционированный остров. Настоящая прохлада. Шелковые простыни, бутылка шампанского у кровати. Собачки-фокстерьеры в раннем постпубертате ведутся на такие вещи.
Современная женская мода не оставляет никаких секретов. Даже цвет трусов знаешь заранее, вот разве что вытатуированный ангел на левом плече оказывается неожиданностью. Это мой ангел-хранитель, говорит Алиса и начинает целоваться, засасывая своим маленьким ротиком мой язык. Переводя дыхание, она объясняет, что не любит, когда там пальцами, но любит, когда языком, на грудь не надо слишком сильно нажимать, но сосок у нее вполне эрогенная зона, а кончить, если ей не ласкают клитор, она почти никогда не может, так что пусть я не переживаю, если она себе сама будет в какой-то момент помогать.
Новое клубное поколение. Девочки, знающие свое тело, как мои сверстницы – дискографию «Пинк Флойд». Жизнь так коротка, не стоит тратить полночи на исследования. Лучше сразу рассказать, чтобы действовал наверняка. Потому что так трудно в летней жаркой Москве найти мужчину, который тебя понимает без слов.
Ночь, а жара не спадает. Запах собственного пота неприятен прежде всего самому себе. Душные волны бьются о стекло, может, все-таки съездить на море? Взять с собой девочку-фокстерьера Алису, поселиться в каком-нибудь небольшом отеле, трахаться по вечерам, а днем лежать на пляже, мокрым от пота, прямо как сейчас, будто и не ходили в душ. Девочка-фокстерьер Алиса, видно, вообще сильно потеет, может, так устроены железы под ее смуглой кожей (стоп), а может, всегда выкладывается сполна, чем бы ни занималась.
Когда-то я вполне любил всю эту сексуальную акробатику, различал партнерш по гибкости и изобретательности. Я думал, что это важно. Но в последнее время я все больше предпочитаю банальную миссионерскую позицию. Если уж мы просто занимаемся сексом, что, по большому счету, довольно скучно. Стоп. Стоп.
Мы, значит, уже довольно долго двигаемся вполне синхронно, Алисины рыжие и светло-желтые пряди совсем перепутались на подушке. Я, как всегда, не кончаю долго, многим женщинам даже нравится. Вот и Алиса начинает поскуливать по-собачьи, а я, в свою очередь, начинаю замерзать. Надо бы встать и убавить кондишн, но Алиса цепляется всеми четырьмя лапками, лежит на спине, закрыв большие глаза и наморщив курносый носик. Внезапно вздрагивает всем телом, вот, гляди-ка, обошлись без стимуляции клитора, продолжаем.
Когда-то мне казалось очень важным, чтобы девушка со мной кончила. Потом мне объяснили, что умелая партнерша так сымитирует оргазм, что сама запутается. Да, секс тоже искусственная вещь, как прохлада в спальне. В нем слишком много фальши. Стоп.
Послушная девочка Алиса, собачка-фокстерьер, до старости щенок. Все никак не может остановиться, хотя уже, кажется, задыхается и вся мокрая, так что еще чуть-чуть и заскользит по шелковым простыням прямо на пол, на пушистый ковер, ну вот, так я и знал, даже не открывает глаз, мелко вздрагивает.
Девочка Алиса поскуливает, лежа на полу, смуглое маленькое тело на светлом ковре. Судорожно подергивается, особенно если провести в воздухе ладонью. Как от удара током. Стоп. Как от удара. Стоп.
Где она сейчас? Потому что в этом теле ее нет. Куда она ушла? Стоп. Стоп.
Такое уже было со мной несколько раз. Если девушка легко возбудима, я долго не могу кончить, а возбуждение у нее все не спадает… ну, короче, примерно так это и выглядит. Зрелище довольно впечатляющее, но сегодня мне почему-то грустно.
Один, в собственной спальне, у ног смуглое тело на светлом фоне, мелко вздрагивает и поскуливает. Собачка-фокстерьер на коврике.
Один.
Слезы стоят в моих глазах.
Дохожу до пульта, который забыл у двери, тыкаю в кнопки, иду на кухню, открываю ящик стола (стоп), наливаю стакан воды, на секунду задумавшись, выпиваю залпом, со вторым стаканом возвращаюсь в комнату. Беру Алису на руки, сажаю на кровать, разжимаю зубы, даю глотнуть. Еще, еще, вот умница, вот молодец, хорошая девочка.
Я кладу ей руку на лоб. Когда я был маленьким, родители трогали мой лоб только для того, чтобы узнать, есть ли у меня температура. А я люблю просто гладить. Стоп. Просто гладить.
