Она поднимает голову и отвечает, глядя Оле прямо в глаза:
— Да, это правда. Мои родители погибли. А тебе, гадина, какое дело?
7
Второй раз Гоша встретил Лелю в тот день, когда мама снова уехала в экспедицию.
На этот раз мама собиралась на Белое море. Два года она получала разрешение на маршрут, запасалась справками с разрешениями, получала допуск к секретным картам — и вот наконец-то руководство института завизировало план поездки. Накануне отъезда мама приготовила ужин, а Гоша испек праздничный торт из пакетика.
Готовить такой торт было совсем просто: надо было развести содержимое пакетика водой, добавить туда масло и корицу (если она была в доме), затем смазать противень и вывалить туда получившуюся массу. Первый раз Гоша испек этот торт на собственные десять лет — так получилось, что и мама, и папа задержались в экспедиции и готовить праздник Гоше пришлось в одиночестве. Он пригласил Марину и Леву, они отлично посидели, да и торт доели до конца, хотя в тот раз он слегка подгорел.
Гоша любил звать гостей к себе домой: все-таки это был его дом, может быть, иногда даже больше, чем мамин и папин.
Когда через неделю Гоша зашел в гости к Леве, его мама спросила:
— Что же ты не сказал, что мама с папой не вернулись? Я бы тебе помогла.
Тогда Гоша даже слегка обиделся:
— А что, Софья Марковна, — спросил он, — Лева сказал, что я не справился? Разве мне нужна была помощь?
— Да уж, — ответила Левина мама, — ты у нас самостоятельный, мы знаем.
Гоша в самом деле вырос самостоятельным: родители все время были в командировках и экспедициях, а бабушки и дедушки жили в другом городе.
Самостоятельный-то самостоятельный, но прощаться с мамой всегда было грустно.
— Не горюй, Георгий, — сказала мама, — к Новому году вернусь. Если повезет — привезу тебе в подарок морскую звезду.
— Не надо мне подарков, — буркнул Гоша, — и вообще, все нормально, ма, не парься.
Но когда мама уже уходила, вдруг обнял ее и прижался щекой к брезентовой, пахнущей костром ветровке.
— Мне пора, — сказала мама и поцеловала его в затылок.
Сейчас Гоша старается о маме не вспоминать. У него другое, важное дело. Он то идет не спеша, то стремительно добегает до ближайшего угла, на секунду высовывается — и тут же прячется назад.
Сегодня он выслеживает ДэДэ: Лева сказал, что коротышка-географ — шпион, а Гоша привык верить Леве.
Впрочем, даже если Лева и ошибается, получится отличная секретная игра.
ДэДэ жил далеко от школы, в центре. Пять остановок на метро — и все время надо было выбегать из вагона, проверяя — не выходит ли. Гоша уже боялся, что упустил, — но нет, вот он, ДэДэ, пальто и шапка пирожком, идет метрах в пятидесяти впереди.
Засунув руки в карманы куртки, Гоша крадется вдоль дощатого покосившегося забора. Именно так крался, выслеживая врага, Яшка, герой «Неуловимого». Гоша старается сделать специальное выражение лица, как у брата Ильи, — мужественное и вместе с тем хитроватое. Эх, жалко, никто его не видит!
Поверху — заржавленная колючая проволока, доски кое-где еле держатся: если ДэДэ обернется — можно попытаться быстро шмыгнуть во двор… ну, или что там, за забором? Какой-нибудь институт?
Гоша заглядывает в щель: поросший лопухом и борщевиком пустырь, в глубине — старый покосившийся дом.
В городе много старых домов. На окраине возвышаются многоэтажки, а в центре — в неправильном многоугольнике, ограниченном рекой с юга, а с трех других сторон скверами для прогулок, — все больше старые дома, четыре-пять этажей, построенные еще до Мая, до Проведения Границ. В некоторых домах расположились разные учреждения — институты, министерства, комиссии, но большинство — жилые. Иногда в одной квартире — несколько семей, плита не электрическая, а газовая, и даже горячей воды нет: приходится греть специальными колонками. То ли дело новые, кирпичные дома — девять, двенадцать этажей. В таких обычно живут успешные, знаменитые люди; в крайнем случае — высокие начальники, такие как Маринин папа. Ну, сейчас-то у Марины квартира в самом обычном доме, но она много раз рассказывала, что папе предлагали квартиру в центре. Вроде как Марина и уговорила его отказаться — оттуда ей бы пришлось ехать в школу на метро, да и вообще, всю жизнь прожила рядом с Левой и Гошей, зачем ей уезжать?
Гоша сворачивает за угол — и успевает увидеть, как ДэДэ скрывается в подъезде. Вот, значит, где он живет.
«Было бы здорово оборудовать за забором наблюдательный пункт, — думает Гоша. — А что? Доску оторвать — и готово! Тоже сложность! Вот пятнашки все время свой забор дырявят — а он, Гоша, разве хуже?»
Тем более что и дом, и пустырь кажутся совсем необитаемыми — значит, и не заметит никто.
Итак, Гоша, засунув руки в карманы, идет вдоль забора, делая вид, что просто смотрит по сторонам. Одна из досок чуть отстает — он подходит и небрежно пытается оторвать ее. Сначала ничего не выходит, но потом доска поддается и со звуком «кряк» падает на землю, открывая узкий лаз в заросший двор.
Оглянувшись, Гоша пролезает сквозь щель.
Гоша всегда гордился своим городом, его широкими проспектами, зелеными бульварами, красивыми домами новостроек, Дворцом Звездочек и серебряными звездами на высоких башнях. Маленьким он часто думал: вот же мне повезло, родиться именно в наше время, через шестьдесят без малого лет после Проведения Границ, через тридцать лет после Победы. Он пытался представить себе жизнь, какой она была раньше, когда всем богатством владели мертвые, а живые были у них рабами, пытался представить свою жизнь в том, старом городе, какой он видел только в кино, — и каждый раз у него ничего не получалось. Потому что невозможно было представить себе родной город без высотных домов, гудящих машин, разноцветных светофоров…
И вот сейчас, в пустынном дворе, Гоше кажется, будто он провалился в дыру во времени: заросли борщевика, чахлые кусты, пожухшая осенняя трава — и молчаливый, мрачный дом с заколоченными окнами.
Гоша думает: за шестьдесят лет здесь ничего не изменилось. Все те же кусты, та же трава, тот же дом. Это место огородили забором, натянули колючую проволоку — и время застыло здесь, перестало двигаться.
Словно в Заграничье.
«Мертвый дом», — думает Гоша.
Почему-то он сразу понимает: это мертвый дом, дом, где должны водиться привидения.
Выходит, не всегда мертвые вещи красивые и модные.
Ручеек пота стекает по спине. Дом смотрит на Гошу сквозь заколоченные окна, словно через прикрытые веки.
Почему-то Гоша вспоминает, как прощался утром с мамой, — и какая-то неясная тревога поднимается у него в груди. Он разворачивается и прижимается к щели забора — как он мог забыть, это же наблюдательный пункт!
