— Даже джинсы? — улыбается Марина.
— На самом деле — да, — отвечает папа, — джинсы тоже. Откуда мы знаем, что у них внутри нет специальной начинки, которая передавала бы секретную информацию в Заграничье? Почему я так уверен, что эти сигареты не отравлены? Готов ли я поручиться, что плеер работает только в одну сторону — то есть воспроизводит звук, а не записывает его? Если честно — нет. Но мы вынуждены идти на этот риск, потому что технологически все еще сильно уступаем мертвым.
Папа говорит очень серьезно: как всегда в такой момент между бровей у него залегает глубокая морщина. Марина смотрит на нее и думает: папа совсем не изменился. Точно так же когда-то он объяснял мне, как переходить улицу.
— Так вот, прибор для разговоров с мертвыми — это неоправданный риск. Не следует говорить с мертвыми — они всегда врут, всегда сообщают недостоверную информацию. Вступив с ними в переговоры, ты сразу оказываешься на чужой территории: в том, что касается слова и его ловушек, им нет равных. Недаром у них не один язык, как у нас, а множество.
Люси устало урчит под Марининой рукой, девочка смотрит на кошку, потом — на мужчину, сидящего за столом.
— Почему, кстати, у них много языков?
— Это нормальное следствие распада. Точно так же, как человеческое тело после смерти начинает разлагаться, после пересечения Границы начинает разлагаться язык. Он распадается на множество языков, чем-то похожих друг на друга, но с каждым годом все больше и больше разъезжающих в разные стороны.
— Разве у всех мертвых тела разлагаются? — снова спрашивает Марина.
— Нет, — отвечает папа, — обычно тела разлагаются у тех мертвых, которые покидают свой мир, пересекают границу в обратную сторону. Обычному мертвому это так же нелегко сделать, как живому человеку — не шаману и не орфею — попасть живым в Заграничье. Иногда мертвые появляются в нашем мире как призраки — то есть души, лишенные плоти. Иногда — как зомби, фульчи или ромерос, то есть тела, лишенные сознания, фактически — движущееся оружие, пушечное мясо. Некоторые мертвые становятся упырями — довольно неприятная разновидность, обычно они служат низшими чинами в армии и слепо подчиняются своему создателю-командиру, который и сделал из них упырей. Но я, как правило, имею дело с другими мертвыми, с мертвыми экстракласса, которые могут спокойно перемещаться через Границу в обе стороны. Именно они и становятся торговцами, дипломатами или шпионами. Их почти нельзя отличить от живых — и они-то опасней всех.
— Почему же ты встречаешься с ними только ночью? — спрашивает Марина.
— Ну, они же ходят с охраной — а у охраны известные проблемы с дневным светом, — улыбается папа, — я, правда, думаю, проблемы с дневным светом у очень многих, но это не принято обсуждать, а они и ездят всюду с охраной, так что не разберешь — из-за кого мы вечно встречаемся по ночам.
Люси устало спрыгивает на пол. Марина вспоминает, как они играли когда-то втроем: папа, Люси и маленькая Марина. Папа привязывал катушку к нитке, Люси ловила лапами, играла, а девочка хлопала в ладоши и смеялась. Сейчас Марина вспомнила об этом так отчетливо, словно увидела в кино.
— Ну вот, — говорит папа, закуривая следующую сигарету, — а теперь я скажу тебе, почему ты спрашиваешь меня обо всем этом, и дам тебе тот совет, которого ты обещала послушаться.
Марине кажется: она обещала не послушаться, а послушать, но сейчас не время спорить.
— Давай, — говорит она.
— Ты спрашиваешь меня про мертвых, потому что у твоего друга Гоши исчезла на Белом море мама, — говорит папа, — если тебе интересно, я знаю об этом уже неделю.
— Откуда? — спрашивает Марина.
И если знал — то почему не сказал? Почему ждал, пока она сама придет с разговором?
— Коля рассказал, — улыбается папа. На мгновение его лицо скрывает голубоватый дым, потом он продолжает: — В министерстве заинтересовались этим делом. Это ведь не просто исчезновение — выяснилось, что в лаборатории практической этнографии они занимались прелюбопытными вещами. И вовсе не такими уж невинными, как может показаться на первый взгляд.
— Разве Гошина мама — этнограф? — удивляется Марина. — Он мне никогда не говорил.
— Ну, формально они были геологи. Но лет семь назад им удалось убедить руководство Академии наук, что важная геологическая информация скрыта в древних преданиях. Для извлечения этой информации как раз и была создана эта лаборатория. Надо ли говорить, Марина, что занимались они чем угодно, только не поиском полезных ископаемых.
Теперь папа сидел, облокотившись на стол и глядя на Марину почти что в упор.
— Чем занимались родители твоего друга Гоши, становится ясно только теперь. Они, как и многие этнографы, изучали древние предания и обычаи, возникшие еще до Мая. Но только те предания, что интересовали их, были предания о путешествиях в мир мертвых. О героях-трикстерах. О мужьях, спасающих из царства мертвых своих жен. О великих шаманах — я не имею в виду ученых шаманов, я говорю о древних шаманах, которые действовали не по науке, а по наитию. Ты понимаешь, что это все значит, Марина?
Девочка качает головой. Папа сидит перед ней в облаке голубоватого дыма, крупный, массивный. Он смотрит Марине прямо в глаза — и ей становится страшно.
— Они искали способ нелегально пересечь Границу. Они хотели уйти туда. Судя по всему, маме твоего приятеля это в конце концов удалось. Единственное, что непонятно: почему она сделала это одна?
— Я не верю, что она бросила Гошу, — твердо говорит Марина. — Вот ты бы смог бросить меня и маму?
Папа улыбается сквозь сигаретный дым.
— Я бы не смог. Но множество мужчин бросают своих жен и детей. И, не забудь, я бы никогда не стал искать способ нелегально перейти Границу. Поэтому вот тебе мой обещанный совет: тебе не нужны такие друзья, как Гоша. Он, конечно, хороший мальчик, спортивный и все такое — но ты понимаешь, что значит быть сыном невозвращенки? И у него, и у его отца могут быть серьезные проблемы — мне бы не хотелось, чтобы они затронули тебя, пусть даже немного.
Марина замирает. Ей кажется — она ослышалась. Папа советует бросить друга? Бросить, когда у него дома беда? Не может быть.
Всю жизнь, и в школе, и дома, ее учили: дружба — самое главное, что есть у человека. Друзей не предают. Друзей не бросают в беде. От друзей не отказываются.
— Я понимаю, — продолжает папа, — это будет нелегкое решение. Но, поверь мне, оно единственно правильное. Гоше самому будет легче, если он будет отвечать только за себя, а не за всех, кто в этот момент случайно оказался рядом.
Это не мой папа, говорит себе Марина. Мой папа никогда бы так не сказал. Мой папа читал мне книжки о смелых людях, рассказывал сказки о бесстрашных героях, учил не бояться и не отступать — он не может советовать бросить Гошу.
— Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас, — говорит папа, — но придет время, и ты поблагодаришь меня за этот совет.
