Зиночка ворошит палкой угли, искры вспыхивают и гаснут, почти незаметные, полупрозрачные в светлой северной ночи.
— Ты, наверное, не поймешь еще, — говорит Зиночка, — я бы в твоем возрасте не поняла. С другой стороны — вы и взрослеете быстрей. Говорят — акселерация.
Ника кивает. Она совсем не хочет быстрее взрослеть, совсем не чувствует себя взрослой, но про акселерацию наслышана, это правда. Хотя какая она акселератка? Худенькая, невысокая.
— Понимаешь, это все из-за Димы, — продолжает Зиночка, — ну, то есть из-за Дмитрия Даниловича. Я вот не могу понять: почему он нас разделил? Неужели так рассердился из-за рюкзака?
— Наверное, ему хотелось пройти более сложный маршрут со своими восьмиклассниками, — говорит Ника, но Зиночка не слушает:
— Вряд ли из-за рюкзака. Я думаю, на меня рассердился. Я ему, наверно, надоела. Помнишь, как он сказал, что я целоваться лезу? Зачем он так? И при всех, при этих его… восьмиклассниках, и при тебе с Гошей… это все-таки наше с ним дело, личное, не школьное. Что его так обсуждать? И вовсе я не лезла целоваться никогда: он сам первый меня в гости позвал, ну и дальше — тоже сам.
— Не переживайте вы так, Зинаида Сергеевна, — говорит Ника, — мы уже все забыли об этом, мало ли что ДэДэ брякнул?
— А я вот все не могу забыть, — отвечает Зиночка, — я, может, потому и уснуть не могу: глаза закрою, а Дима прямо передо мной стоит. И улыбается, ну вот этой своей улыбкой. А я будто хочу его обнять, а он мне: что ты лезешь со своими поцелуями! — и я тут же просыпаюсь! Наверно, неправильно, что я с тобой об этом разговариваю, но мне просто хочется, чтобы ты знала: вы вот Диму не любите, а он на самом деле совершенно замечательный человек. Да, строгий. Да, с трудным характером. Но это оттого, что он предъявляет к другим такие же суровые требования, как к самому себе. Понимаешь?
Ника кивает, хотя ее так и распирает возразить Зиночке: какие же такие суровые требования ДэДэ предъявляет к самому себе? Кричать на учеников? Придираться по мелочам? Где они, эти требования?
— Вы просто не видите, какой он талантливый. Для меня, понимаешь, это счастье, настоящее счастье быть рядом с таким человеком! Мне кажется — я и не жила раньше, пока его не встретила. Ты вырастешь, ты поймешь, что это такое — встретить своего мужчину. Это, ну, как будто открыть себя заново. Или нет. Как будто открыть в себе какую-то невидимую часть. Как же тебе лучше объяснить?
Зиночка на секунду замолкает. Палочка в ее руке все еще шевелит угли, словно рисует огнем на затухающей золе костра.
— Вот сейчас, сейчас, — продолжает она, — ты же хорошо математику знаешь, да? Я тогда вот так объясню. Есть такие комплексные числа — их только в институте проходят, ты, наверное, ничего о них не знаешь.
— Не знаю, — соглашается Ника.
— На самом деле это просто, — говорит Зиночка, — я сейчас объясню. Ты помнишь, что такое квадратный корень? Это число, которое, умноженное само на себя, дает то число, из которого извлекается корень.
Ника кивнула. Конечно, она помнит. Корень из четырех — два. Из двадцати пяти — пять. Из ста двадцати одного — одиннадцать.
— А чему равен корень из минус единицы? — спрашивает Зиночка и сама же отвечает: — Вроде бы нет такого числа. Ну потому что квадрат любого числа — он ведь положительный, я сама вам объясняла, правильно?
— Да, — соглашается Ника, — потому что минус на минус дает плюс.
— Вот-вот, — продолжает Зиночка, — значит, мы такого числа не знаем. Но давай мы его с тобой придумаем. Его нельзя записать цифрами, но можно обозначить буквой.
— Как «пи»? — спрашивает Ника.
— Нет же, — отвечает Зиночка, — «пи» как раз можно записать цифрами. Три четырнадцать пятнадцать девяносто два и шесть — все же помнят. А вот это число — его называют «i», — его вообще нельзя цифрами записать. Его даже нельзя помыслить, представить, вообразить. Поэтому оно называется мнимым.
Зиночка рисует на углях — палочка и точка над ней, число i.
— И вот число i — оно мнимое. А есть еще комплексные числа. Это если мы возьмем действительное число, ну, обычное и прибавим к нему другое действительное число, помноженное на i. Получим выражение вида a+bi. — Зиночка пытается нарисовать формулу палочкой, но у нее ничего не получается, только искры летят во все стороны. — Ну ладно, ты ведь поняла, да? У комплексного числа есть действительная часть, а есть — мнимая.
— Поняла, — отвечает Ника, — я только не поняла, почему вы сейчас об этом рассказываете?
— Дурочка, — говорит Зиночка и обнимает одной рукой Нику за плечи, — я тебе про любовь рассказываю. Вот ты живешь, живешь… Десять лет, пятнадцать, двадцать… ну, как кому повезет. И думаешь, что ты все о себе знаешь. Что ты — действительное число. Вот это самое «а». Ты даже считаешь, что ты влюбляешься или в тебя влюбляются. У меня вот даже романы какие-то были. Теперь, конечно, смешно вспоминать, а тогда казалось — все так серьезно! Ну, первая любовь, все такое… как у тебя с Гошей.
— У меня с Гошей? — Нике кажется, что она краснеет. Разве это так заметно? Она-то в него всегда была влюблена, а неужели — и он тоже? Она хочет спросить об этом Зиночку, но та продолжает:
— Вот ты живешь, как это самое обычное число «а». И вдруг случится что-то такое… что-то необычное, неожиданное… ты встретишь человека и поймешь, ты ничего о себе не знала! У тебя была другая часть, вот эта самая, мнимая часть, бэ умноженное на i, и ты только теперь ее открываешь. И становишься — комплексной. То есть — сложной, многосторонней, совсем другой.
— То есть тот, кого ты любишь, — он и есть это i? — спрашивает Ника.
— Нет, нет же, — нетерпеливо отвечает Зиночка, — i — это любовь. А мужчина — это множитель. Ну или знак плюс — я не знаю. Но без него ты снова станешь обычной, ординарной, простой, некомплексной. И вот эта твоя вторая часть — сказочная, волшебная часть — она исчезнет без следа.
— Куда же она исчезнет, — спрашивает Ника, — если вы уже поняли, что это — часть вас?
— Не знаю — куда, — говорит Зиночка, — но только знаю: если Дима меня бросит — я больше жить не смогу. Я лучше уйду… убью себя.
Ника смотрит на Зиночку в изумлении. Вот уж не ожидала такое услышать от учительницы!
— У меня есть одна знакомая, смертница, — говорит Ника, — она мне когда-то очень нравилась, а сейчас, ну, гораздо меньше. Она когда-то говорила, что самоубийство — это единственное, чем мы можем доказать свое существование.
— Почему? — оторопело спрашивает Зиночка.
— Наверное, потому что главное в нас — то, что мы живые. И если мы сами делаем себя мертвыми — ну, мы как будто поднимаемся над собой. Обретаем эту самую комплексность. Потому что ведь эта обычная наша часть, ординарная, действительная, — она ведь живая, правильно? А значит, та мнимая, о которой вы говорили, — она мертвая. Ну как-то так, — неуверенно говорит Ника.
