И еще вы не догадываетесь, что правда - и то, и другое. Они даже покупают стафф у одних и тех же дилеров: обкурившийся торчок и преуспевающий клерк. Они существуют бок о бок.
Наркотики разрушают нашу жизнь.
Наркотики придают нашей жизни смысл.
Тут нет противоречия; чтобы придать жизни смысл, надо ее разрушить. Возможно, Лера назовет такое разрушение деконструкцией, я не знаю.
Но что нам делать со смыслом, который принесен извне? Со смыслом, цена которого - двадцать пять долларов за дозу? Неужели бывает смысл по таким низким расценкам? Тем более в наше время, когда все стоит денег…
Антон не успевает додумать мысль, не успевает даже толком возразить Сидору, потому что открывается дверь и на пороге появляется Андрей Альперович. Много лет назад он слушал "Голос Америки", грозился уехать в Израиль, разбавлял родительский виски заваркой и блевал в собственной ванной. Сегодня на нем костюм за пару тысяч, золотые часы на запястье, на ногах - дорогие туфли. Он стремительно пересекает комнату и усаживается на главный стол, сводя на нет выстроенную геометрию кабинета. Занят? спрашивает он Сидора. Так, беседую, отвечает тот, Женьку поминаем.
– А что, - говорит Альперович, - ты тоже считаешь, что ее убили?
– Что значит "тоже"? - удивляется Сидор. - Кто так считает?
– Я, - говорит Альперович. - Я так считаю.
Он говорит, что слишком многим Женькина смерть на руку, загибает длинные пальцы - тебе, мне, Ромке, Леньке - подсчитывает доли прибыли - они распределятся между нами, и барабанит по столу, на Антона не смотрит, обращается только к Сидору. Тот говорит но Ромка не стал бы убивать Женьку из-за денег, и Альперович улыбается, как всегда нервно и вместе с тем - умиротворенно:
– Никто из нас не стал бы убивать Женьку. Но кто-то ведь ее убил?
Они молчат. Сидор, вероятно, думает, что придется идти до конца, что он уже дал слово найти этого человека, а раз этот человек - убийца, то тем более надо его искать. Может, он думает о пути русского самурая, может - о той далекой осени, когда только пришел из армии. Альперович молчит - наверное, еще раз пытается просчитать все доли, понять кому выгодно, а может - вспоминает, как Женя пыталась поцеловать его, когда он стоял, нагнувшись над раковиной, четырнадцать лет назад.
– Я пойду? - говорит Антон, поднимаясь.
– Постой, - отвечает Сидор. - У меня к тебе дело. Я хочу, чтобы ты нашел дилера, который торгует этим говном.
– Да их человек десять в одной Москве, - неуверенно возражает Антон. Честно говоря, он понятия не имеет, сколько народу торгуют марками.
– На этой марке был изображен лепесток, - говорит Сидор, - Я близко стоял, я успел рассмотреть.
– Я попробую, - неуверенно начинает Антон, но Альперович перебивает:
– Мне бы не хотелось подключать к этому делу посторонних…
– Наоборот, - отвечает ему Сидор, - только посторонним это дело и можно доверить. Только в них и можно быть уверенным. Так что, - он кивает Антону, - будешь моим консультантом. Ты знаешь, я на деньги не кидаю - так что давай, иди, ищи.
Антон поднимается, выходит из кабинета, снова проходит анфиладой комнат и только на улице понимает, что забыл спросить про третий лепесток.
* * *
Лепесток третий
Ноябрь, 1982 год
Удружили мне пэрента, ничего не скажешь, крепко удружили. Родиться 15 ноября, осень, слякоть, школьные каникулы только что закончились, последние дожди, первый снег, промозгло и сыро. Удружили, ничего не скажешь. Пятнадцатое ноября - самая безмазовая дата.
Особенно если учесть, что Брежнев умер ровно пять дней назад.
Мы сидим на скамейке перед кинотеатром "Литва". Сумка из кожзаменителя, разрисованная цветным фломастером - пацифики, цветочки, make-love-not-war, закос под хипповский бэг. В сумке - три батла вермута. Промозгло, холодно, зиппер на куртке расходится. Пипл смотрит хмуро, молчит укоризненно.
– Удружили мне пэрента, ничего не скажешь, - говорю я, а Маринка берет у Альперовича "Космос", затягивается и отвечает:
– А чем тебе, Онтипенко, не нравится? Хороший день для бёздника. Скорпион.
У Марины светлые вьющиеся волосы до плеч, юбка выше колена, модные шузы. На худом запястье - фенички, две плетеных, одна - шитая бисером. Она строит из себя роковую женщину, смотрит сквозь накрашенные ресницы, а сама только два года как приехала из Самары, небось, до универа даже "Битлз" не слышала, не говоря уже про "Лед Зеппелин" или "Пинк Флойд".
– Какой скорпион? - говорю я.
– Знак зодиака, - серьезно отвечает Марина, - ты не в курсах, что ли? Я тебе дам почитать, у меня ксерокс в комнате есть.
У Марины в комнате ксерокс, и не один: гороскопы друидов, знаки зодиака, здоровое питание, песни "Битлз" на английском, "Иисуса Христа - суперзвезды" в самодельном переводе. У Марины в комнате магнитофон, играет музыка. У Марины в комнате еще три девочки, Оля, Маша и Света. Они смущаются, когда к Марине приходят гости, уходят в библиотеку заниматься. У Марины в комнате на Олиной кровати лежит Крис, слюнявит бычок, подпевает магнитофону. Хайр до плеч, тертая джинсовая куртка, колокольчик на штанине, расшитый бисером ксивник, шерстяной хайратник и фенечки на запястьях. Он сидит рядом с нами, на скамейке возле кинотеатра "Литва", стреляет у Альперовича "Космос", насвистывает "She's Leaving Home", чудовищно фальшивит. Понятно, он не учился в музыкальной школе, да и слуха, наверное, нет.
Удружили мне пэрента, ничего не скажешь. Семь лет - как один день. Тут уж будешь вздрагивать при каждой неверной ноте. Wednesday morning at five o'clock as the day begins. Смотрю на Маринку, говорю: не верю я в гороскопы. Она выдыхает дым, бросает на холодный осенний асфальт дымящийся бычок, отвечает: да неважно, веришь или нет. Знак зодиака - он и есть знак зодиака. И, посмотрев на Криса, добавляет: скорпионы, кстати, очень сексуальны.
Вот странно: говорит вроде про меня, а смотрит на Криса. Или хочет подразнить его? Или - меня? Скорпионы очень сексуальны, это точно. Я думаю, будь у меня возможность, я мог бы трахаться круглые сутки. В самых разных позах, в точности по Камасутре. Пока что-то не получается. Я толстый, некрасивый, застенчивый и скованный. Мне бы тоже хотелось небрежно лежать в Маринкиной комнате, качать ногой с колокольчиком на штанине, подпевать - не фальшивя! - Джону и Полу. Но когда я прихожу - я сажусь на стул у стенки и помалкиваю. Мне кажется, никому не интересно говорить с таким человеком, как я. Толстым и некрасивым. Удружили мне пэрента, ничего не скажешь.
Мы сидим на скамейке около кинотеатра "Литва": Маринка, Крис, Женя, Альперович и я. У меня сегодня бёздник. Пэрента совсем заколебали, дома я отмечать не хотел, решил вписаться в общагу. Альперович еще неделю назад забился с ребятами из 224-й комнаты: пообещал бесплатный вайн в обмен на вписку. Альперович гордится тем, что умеет все устроить. Я ему даже немного завидую. Но в этот раз даже он облажался: умер Брежнев, грянуло тринадцатое ноября, траурные митинги, печальная музыка по всем каналам - пипл из 224-й сдрейфил, сказали, что боятся устраивать шумную пьянку в такой день. Мы хотели вписаться к Маринке, но на этот раз Оля, Маша и Света стояли насмерть, и мы обломались. И вот теперь сидим на скамейке возле кинотеатра "Литва", ждем Сидора, прикидываем, куда двинуть.
