Кощей поначалу старался ему помочь — он сам мечтал прикончить строптивого алхимика. Но потом, вспомнив, что Пакир может сурово наказать его за болтливость, зарычал, поднял меч и приготовился обрушить его на поверженного человека.
И в этот момент со стороны печи потянуло тяжелым, металлическим запахом. Полумрак, царивший в лаборатории, стал еще гуще, словно кто-то разом потушил все светильники.
Парцелиус вздрогнул. Он сразу же забыл обо всем, даже об ужасной боли в горле.
— Чер… чер… черное пламя! — сипло промолвил он. — Неужели… получилось?
Карряга тоже почуяла что-то странное и спрыгнула с груди поверженного алхимика.
— Гор-рим! — завопила она. — Кар-раул!
Парцелиус с трудом привстал и посмотрел в сторону печи. То, что он увидел, заставило его затрепетать. Над чугунным котелком поднимались языки темного огня. Пламя извивалось, будто восточная танцовщица. В воздухе рассыпались черные искры. Стоило одной такой искре упасть на пламя светильника, как тот тотчас гас.
— Черное пламя… — прошептал Парцелиус, вытаращив глаза. — Все-таки я сумел создать его… Господи, что же теперь будет?
Пламя остановило свой изящный, завораживающий танец, словно услышав его слова. А затем языки пламени задрожали и поникли.
— Глупец, да я же обидел его… то есть нет, ее! — застонал Парцелиус. — Звездный дракон Крейг предупреждал, что цветы Черного пламени нежны и умеют любить… Но в гневе они ужасны и могут сжечь целые миры, превратив их в пепел! Кощей, неси хрустальный сосуд! Да быстрее же, олух!
Кощей засуетился, поняв, что сейчас решается его судьба. Он схватил из ближнего шкафа хрустальный сосуд и помчался к печи. Там уже стоял Парцелиус. Лицо его было на удивление спокойным, на нем светилась довольная, умиротворенная улыбка. Он не сводил восхищенных глаз с цветка Черного пламени.
— Вы прекрасны, леди, — галантно поклонившись, промолвил алхимик. — Я счастлив, что вы почтили своим высоким вниманием мою жалкую каморку… Простите, что по неведению я поместил вас в такой уродливый котелок. Этот хрустальный сосуд куда более подходит для такой удивительной красавицы. Соблаговолите перейти в другой дом, где ваша ослепительная, несравненная красота сможет заблистать еще ярче!
Кощей даже крякнул от удивления.
— А ты не такой дурак. Парцелиушка, как я думал… — прошептал он, завороженно глядя на Черное пламя. — Так ловко разговаривать мало кто умеет…
Алхимик ответил негодующим взглядом. Он осторожно нагнулся и приблизил хрустальный сосуд к чугунному котелку так, что его широкое горлышко почти коснулось языков пламени.
Черная красавица вытянула свои языки, заглядывая внутрь сосуда. После долгого раздумья она медленно перетекла в сосуд, а затем расправила еще несколько тонких, изящных языков. Судя по всему, юной красавице очень понравилось ее новое жилище.
— Я восхищен! — искренне сказал Парцелиус. — О-о, какой счастливый сегодня день. Всю свою долгую жизнь я любил только науку и не обращал внимания на женщин. Ни одна из них не заставила трепетать мое сердце. Но сейчас я покорен… Вы прекрасны и созданы для любви! Клянусь, что отныне я буду поклоняться вам, словно богине…
От этих льстивых слов Черное пламя расцвело, словно роза под лучами летнего солнца. Десятки тонких язычков заплясали в удивительном, грациозном танце.
Даже Кощей на некоторое время замер, ощутив прилив давно забытых чувств. Когда-то очень давно и он был молод и красив, и он тоже знал, что такое любовь…
Но вдруг Кощей встрепенулся. Издав сдавленный вопль, он подскочил к Парцелиусу, вырвал у него из рук хрустальный сосуд и помчался к двери.
— Спасен, спасен! — шептал Кощей. — Пакир теперь помилует меня и не станет наказывать за болтливость!
Парцелиус вздрогнул и бросился вдогонку.
— Отдай! — кричал он. — Это мой цветок, мой!
Но на пороге лаборатории путь ему преградили двое каббаров с алебардами в руках. Как ни бился Парцелиус, солдаты не пропустили его в коридор. Получив весомую оплеуху, алхимик полетел на пол и больно ударился головой о ножку стола.
— Милая, милая… — шептал он, обливаясь слезами. — Ты скоро окажешься в лапах этого чудовища Пакира… Что же я наделал?
Глава девятая
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ МАРШАЛА ЛООТА
Этой ночью Дональду приснилось, что он вновь превратился в уродливого калеку на костылях. Вместе с друзьями — конем Джерданом и псом Полканом он брел по пустынной канзасской степи. Небо покрывали серые тяжелые облака, в лицо дул сильный ветер, на землю падали первые крупные капли, предвещая страшный ливень. Он давно уже потерял направление и почти не надеялся до ночи найти укрытие от надвигающейся бури…
Глухой шорох в дальнем углу камеры заставил его проснуться. Странно… Обычно в подземелье царила полная тишина.
Шорох становился все громче и громче, потом послышался грохот, словно за стеной обрушилось несколько камней.
Дональд вскочил на ноги, дрожа от волнения. Он напрягал зрение, пытаясь увидеть, что происходит в дальнем углу камеры, но ничего не мог разглядеть. Хотя…
— Кто здесь? — срывающимся от волнения голосом спросил он.
Долгое время никто не отвечал. Наконец послышался хриплый, глухой голос:
— Я — твой собрат по несчастью.
— Вы… вы выкопали подземный ход? — поразился Дональд. — Но почва здесь очень твердая, почти одни камни. Сколько же лет вы копали этот туннель?
— Наверное, ты хотел спросить: сколько веков? — мрачно усмехнулся незнакомец. — Без двух недель — десять.
— Десять веков?! Но это же тысяча лет… Тысяча! Разве такое может быть? Ни один человек не может прожить так долго… О-о, я, кажется, все понял. Вы — маршал Лоот!
— Откуда ты знаешь мое имя, несчастный? — В голосе узника послышалось удивление. — И кто вообще может сейчас помнить имя человека, тысячу лет назад опозорившего свое имя низким предательством?
— Увы, я тоже предатель… — горько улыбнулся Дональд. — А ваше имя я узнал от Эльга.
— Нет, нет, этого не может быть! — закричал узник в диком исступлении. — Мой несчастный сын… Неужели он еще жив? Как же ему не повезло…
В углу вновь загремели осыпающиеся камни, и тогда Дональд наконец увидел, что в его камеру проник худой, сгорбленный человек. Он был довольно высоким, а длинная седая борода доставала почти до пола.
С трудом передвигая ноги, Лоот подошел к Дональду и прикоснулся к его лицу дрожащими скрюченными пальцами.
— Ты молод, очень молод… — вновь зазвучал его скрипучий голос. — Неужели ты видел моего сына?
