и понял, что снова думает о Тане.
В то лето, когда они познакомились, Таня училась рисовать иероглифы. Она даже знала их значение и объясняла ему магический смысл. На самом деле, думал Глеб, Таня просто любит рисовать — все равно, что: она же художница. Всех иероглифов он не запомнил, но этот ему понравился и, чтобы произвести на Таню впечатление, Глеб научился рисовать его машинально, без мыслей, почти единым росчерком.
Сейчас Снежане, должно быть, столько лет, сколько было Тане, когда они познакомились. Таня старше его, а Снежана — моложе. Разница в их возрасте почти равнялась числу лет, которые Глеб прожил в браке. При знакомстве Таня показалась ему взрослой, зрелой женщиной. Внезапно Глеб понял, что не хочет возвращаться домой один.
— Что ты нарисовал? — Снежана заглянула ему через плечо.
— Неважно, — Глеб закрыл блокнот.
— А это имеет ко мне отношение?
— Да, — ответил Глеб, потому что ответить «нет» было бы невежливо. — Самое непосредственное.
Снежана сгребла вещи в сумку и щелкнула замочком.
— Поймаешь мне такси? — сказала она.
Машина остановилась почти сразу, Снежана села на переднее сидение, на прощание чмокнув Глеба в щеку.
— Мы разве не ко мне? — опешил он.
— Нет, я у подруги ночую. Спасибо за прекрасный вечер.
Машина уехала, а Глеб побрел к метро. Он чувствовал себя обманутым. Не сомневался, что они поедут к нему, и теперь даже растерялся.
Вероятно, он что-то сделал не так. Может, она обиделась, что он не объяснил про иероглиф? Или вовремя не дал ей понять, что ее хочет? Или, может, Снежане просто не понравилось с ним в прошлый раз? Зачем же тогда весь вечер рассказывать о своих любовниках?
Не хотелось сидеть дома в одиночестве, и Глеб поехал в Ясенево — отдать Абрамову кредитку и перекинуться парой слов. Снежана оставалась для него загадкой — и именно теперь, когда она укатила к подруге (никогда не слышал раньше о ее подругах), Глеб понял, что никак не может выбросить ее из головы.
Глеб позвонил в дверь, но Абрамов, видимо, уже спал. Решив оставить карточку на столе, Глеб полез за ключом, долго искал в темноте скважину, и, когда попытался вставить ключ, дверь сама распахнулась. В квартире горел свет, и на секунду Глеб испугался.
— Абрамов! — позвал он.
Ответа не было. В комнате Глеб увидел разбросанные по полу машинописные листы и незастланную постель.
Никого. Только к холодильнику магнитом пришпилена небрежная записка: "Спасибо за гостеприимство. Выйду на связь. Твой ВА."
Абрамов исчез.
Глава двенадцатая
Снежана объявила на весь офис, что идет в парикмахерскую. Если опоздает, гостей пусть встречают без нее. Андрея с Глебом отправили в ближайший супермаркет — круглосуточный, маленький, вполне домашний и не слишком дорогой. В любом случае, других магазинов поблизости не было. К подъезду гонцы вернулись, нагруженные едой и выпивкой.
— Что значит — "наименее фальшивая водка"? — недоумевал Глеб. Андрей уже полчаса разглагольствовал о том, какие водки надо было покупать год назад, зимой и теперь.
— Я исхожу из того, что нефальшивых водок не бывает. Различаются только градации подделки. Качество спирта, который разводят. Ну и так далее.
Названий Глеб не запоминал, тем более, что этим летом пили один джин-тоник: непривередливые — из зеленых банок, а кто побогаче — Gordon's или Beefeater со «швепсом» из больших пластиковых бутылок. Пару лет назад, когда Глеб жил с Таней, в моде были цветные ликеры с запахом альдегида, поддельный спирт «Рояль» и «Амаретто» (его рекомендовалось добавлять в шампанское).
Лифт не работал, и пришлось подниматься пешком. На стене между третим и четвертым этажом кто-то написал "Буду пагибать малодым", и Глеб вслух удивился безграмотности.
— Это же цитата, — объяснил Андрей, — "Мистер Малой", не слышал, разве? Типа концепт: если рэп в Америке поют негры, то у нас его надо петь с кавказским акцентом. Оттуда и "буду пагибать малодым, буду пагибать, буду пагибать". Нормально.
— Live fast, die young, — переводя дыхание, сказал Глеб.
— Молодыми мы уже не успели, — ответил Андрей, открывая дверь в квартиру.
Продукты сгрузили на кухню, и в ожидании гостей Глеб сел за компьютер. Арсен обновится только на следующей неделе, на странице Мая Ивановича Мухина, виртуального пенсионера из Тарту, всего две новые ссылки: одна — на какого-то московского кинокритика, сделавшего себе хомяк на израильском сервере, другая — на очередной корпоративный проект Тима Шварцера. Вспомнив о Марусиной, Глеб заглянул на ее страницу на Geocities. Новый выпуск начинался так:
"Я решила сегодня подумать о лучшем, что у нас есть: о наших детях. Во-первых, их приятно делать, во-вторых, мы любим их, когда они маленькие, и стараемся не потерять это чувство, когда они подрастут. И потому для всех малышей я предлагаю сегодня Азбуку русского Интернета.
Пусть Андрей будет А, потому что с него начался и алфавит, и русский Интернет.
Пусть Бен будет Б, потому что без его программ ничего бы не работало.
Пусть Тим будет В, потому что он и так в каждой бочке затычка. И потому что тогда его домен будет называться не Тим. ру, а просто В. ру.
На Г у нас слишком много претендентов, поэтому оставим на время нашу Азбуку."
Глеб еще раз перечитал предпоследнюю строчку. Где-то он уже слышал шутку про домен в. ру. В глубокой задумчивости он встал и пошел искать Шаневича.
Илья обнаружился на кухне, где уже начали распивать водку. В двух словах Глеб пересказал новую русу.
— И что? — спросил Шаневич. — Ты хочешь сказать, это смешно?
— Нет, — ответил Глеб. — Я хочу сказать, что эту шутку мне только вчера пересказала Снежана. У нее на канале кто-то так пошутил.
— Ну и что? — спросил Андрей.
— Нет, я просто так, — смешался Глеб.
— Понял, — кивнул Шаневич. — Так называемая Русина ебла нашу Снежаночку. Еще очко в твою пользу, Бен. Это и в самом деле мужик. А теперь — где именинница?
— В парикмахерской, — ответил Андрей, и Шаневич удалился, забрав полстакана водки и велев отправить к нему Снежану, как только появится. — Ты в Америке никогда не жил? — спросил Ося Глеба.
— Нет, а что?
— Ну, это американцы обычно стучат, — сказал Ося. — Русские как-то знают, что это не по-арийски.
Глеб смутился. Слова «стучать» он не слышал уже лет десять. И признался себе, что после падения коммунизма слишком быстро позабыл все навыки: не упоминать по телефону запретных фамилий, никогда не называть тех, у кого брал Самиздат, и вообще — никаких имен.
— Я как-то не подумал, — пробормотал он и пошел назад, размышляя, что означает слово «арийский» в устах еврея.
