— Все было нормально? Ясно и понятно?
— Вот именно! — воскликнул Андрей.
— Так что же случилось? — участливо спросил врач. — Что вас так потрясло?
Андрей встал, походил по кабинету, потом повернулся к психотерапевту.
— Константин Павлович! Я могу рассказать, что случилось. Это я помню и не забуду никогда. Но я почему-то уверен, что, как только я начну рассказывать, вся двойственность вернется снова. И я даже сомневаюсь, что вы мне поверите. Такая же история… как с академией, — прибавил он недоуменно.
— То есть сейчас вы сомневаетесь, что это вообще было?
— Да нет, — медленно и задумчиво проговорил Андрей, — сейчас мне кажется, что было несколько больше…
— Андрей! — решительно сказал доктор. — Я вижу: что-то вам не дает покоя, но в то же время вы боитесь это «что-то» в себе обнаружить. Разрешите, я попробую сам? Вы мне доверяете?
— Да. Вам — да. Что я должен сделать?
— Снимите пиджак и рубашку и ложитесь на кушетку. Обувь можете оставить.
— Конечно.
Андрей с готовностью разделся и лег на покрытую голубой клетчатой простыней банкетку. Зиньковец сел рядом на стул, сложил руки как перед чайной церемонией. Затем протянул ладони к Андрею, подержал над солнечным сплетением, над головой, над шеей, над грудью, над животом, над пахом, затем вернулся к солнечному сплетению.
«Словно паутину нащупывает», — подумал Андрей.
— Парень, — пораженно произнес врач, — ты откуда, а? Ты ведь эссенс? Или нет?
Он опустил руки, глядя на Андрея.
— Эссенс!
Андрей порывисто сел.
— Как хорошо, что я к вам попал! А то я уже обыскался — нигде нет корректоров.
— А их здесь и нет, я единственный, — серьезно сказал Зиньковец, — ну вот теперь еще ты.
— Но как же так? И разве это, — Андрей обвел взглядом кабинет, — эссенциалия?
— В этом мире нет эссенциалий, мальчик, — сочувственно произнес корректор, — но здесь тоже можно жить. Так ты — сожженный? Поздравляю! Нашего полку прибыло.
Андрей смотрел на корректора во все глаза и ничего не понимал.
— Но, похоже, — нахмурился тот, — ты перенес костер тяжело. Расскажешь? Лучше, если выговоришься.
— Да сейчас уже легче. Хотя…
Андрей стал рассказывать про Риту. Про ее ошибку, дознание, суд и костер. Когда он дошел до того момента, как пламя танцевало вокруг девушки, он остановился.
— Так ты что же, только свидетель?
— Да.
— Что-то я не очень понимаю, — покачал головой корректор. — Как же ты здесь оказался?
— Я не помню. Я осознал себя всего неделю назад. А до этого — Как во сне. Или вообще провалы. А что в паутине? Видно что-нибудь?
— Что-нибудь видно. Ну-ка одевайся. Разговор, боюсь, долгий.
Пока Андрей застегивал рубашку, корректор быстро чертил схему его паутины. Карандашом, ручкой и красным маркером.
— У тебя не раздвоение личности. Вот смотри.
Он положил рисунок перед Андреем.
— Ты свою паутину когда-нибудь видел?
— Конечно, в академии друг на друге тренировались.
— В академии «Солнце»? — улыбнулся врач.
— Да, это она, — Андрей улыбнулся в ответ.
— А академия «Луна», кстати, это что?
— Медицинская.
Зиньковец воззрился на Андрея.
— Очень интересно… Гляди сюда. Какого цвета паутина эссенса?
— Серебряного.
— Верно. Но серебряного карандаша у меня нет, поэтому нарисовал простым. Вот сколько в твоей сущности серебра. Дальше идут синие нити. А потом и третья часть — сиреневые.
— Это… не моя паутина, — губы Андрея задрожали, — это…
— Расщепление сущности. Вернее, даже не расщепление, а комбинирование из трех. И честно признаюсь: я вижу такое в первый раз. Видимо, твои двойные воспоминания связаны именно с этим.
Андрей смотрел на паутину, силясь понять.
— Где ты находишься, по-твоему? — спросил корректор.
— В медицинском центре, — тихо ответил Андрей.
— Правильно. А где медицинский центр?
— В подмосковном городке.
— Замечательно! А что за город такой?
— Это город, где я родился и вырос. Окончил школу. Потом… Нет, — задумался Андрей, — я ее не окончил, а ушел в техникум. Потом — в армию. Потом уже в академию.
Андрей рассказывал, глядя на обои с березками. Если б в этот момент он посмотрел на врача, то увидел бы, какие физиономии он корчит от удивления.
— А академию Эссенс ты окончил тоже здесь?
— Нет-нет. Тут я поступил в медицинскую, а после третьего курса… Стоп. Ну вот опять. Да что за чертовщина!
Андрей с досадой замолчал.
Врач тоже задумался, потом спросил:
— Скажи мне, Андрей. Только не спеши, подумай сначала. В том городе, где тебе прицепили значок-паутинку, есть медицинские академии?
— Нет! Что вы. Ничего подобного там и в помине нет. Я вообще не понимаю, как это можно лечить таблетками и уколами.
— А теория сущности тебе нравится?
— Еще бы!
— Андрей, слушай меня внимательно, сосредоточься. Вспоминай день выпуска, диплом, значок. Значок видишь?
— Да.
— Где, кстати, сейчас твой значок?
— Кажется, я оставил его там, в замке. В тог момент я его почти ненавидел.
— Из-за суда?
— Да.
— Ладно. Значит, тебе вручают диплом и прицепляют значок. Твои чувства?
— Я был очень горд. И рад. И чувствовал себя волшебником.
— И вспоминал, как ты впервые услышал про теорию сущности? Про академию? — подхватил корректор.
— Да. Мне в армии один парень рассказал…
— А где ты служил? — продолжал спрашивать корректор.
— В Северном регионе. Радиоперехват.
— Холодно было? — склонил к плечу голову Зиньковец. — Ты рассказывай, не отвлекайся.
Он поднял обе руки, одну положил Андрею на затылок, пальцами другой принялся осторожно шевелить над его головой.
— Зимой — не очень, доминус тринадцати, не больше. А вот лето холодное.
Я же с юга приехал, у нас каштаны распускались свечками, как раз в призыв. Под летний призыв попал. А в Баринске — ветра, шторма, корабли…
— В Баринске — полярный день как раз был?
Пальцы корректора заработали быстрее.
