В этот миг из одного из шатров вышли трое германцев – в прошлом крестоносцев, пришедших в эти земли со своим королем, но позже променявших плащи воинов Христовых на мечи солдат удачи. За собой они волоком тащили двух венецианцев – отца и сына, везущих в Иерусалим груз драгоценного цветного стекла для украшения христианских храмов. Они швырнули своих жертв под ноги капитану, и тот, выдернув свой клинок из плоти армянина, двумя точными движениями перерубил обоим венецианцам шеи.
Тут со стороны, где рядом друг с другом располагались шатры иудеев и мусульман, появились братья-мечники в сопровождении еще троих наемных воинов-бедави. Один из братьев громко, по-арабски сказал капитану:
– Мы со своими покончили!
Капитан удовлетворенно кивнул:
– Со всеми так быстро и тихо? Хорошая работа! – и с недовольством обернулся к франку и германцам. – А вы пока ничем своей доли не заслужили! Разберитесь хотя бы с этими! – Он указал на Муаллима и оказавшегося рядом с ним Сейда.
Учитель казался спящим, но Сейд понял приказ, отданный одним лишь движением губ, словно человек причмокивал во сне: «Не вмешивайся!» Когда здоровенный франк только приблизился к нему, Учитель покачнулся, словно заснувший сидя человек, теряющий равновесие, и упал прямо под ноги громиле. Франк как будто споткнулся, и никто, кроме Сейда, не заметил, что это руки учителя, молниеносно коснувшиеся коленных чашек нападавшего, стали причиной падения гиганта. Тот рухнул в пыль, ударившись затылком о твердую землю иерусалимской пустыни. Послышался треск, словно лопнул спелый арбуз... и черная, блестящая лужа мгновенно образовалась вокруг головы упавшего. Германцы уже приближались к лежавшему на земле Муаллиму, размахивая кистенями, но тут со стороны иудейских шатров раздался детский плач. Одна из купеческих семей путешествовала с грудным ребенком, и шум снаружи, видимо, потревожил сон младенца. Капитан настороженно взглянул на братьев-мечников:
– Там кто-то остался жив?
Братья переглянулись, один из них неуверенно ответил:
– Женщину и ребенка оставили... Можно будет в рабство продать...
Возможно, только сейчас кочевник вспомнил о преданности иудеев своим соплеменникам, а может, неубедительным показался голос и сам вид говорившего, однако рука его вновь потянулась к мечу, и тогда другой брат с криком «ялла!» обнажил свой клинок и бросился на капитана. Крик предназначался пустынным бедави – те, обнажив оружие, в свою очередь, насели на германцев. «Иудеи и арабы договорились между собой!» – подумал Сейд, ничуть, однако, не удивившись. Дети Ибрагима и Давуда, братья по крови, они часто вступали между собой в тайные союзы, с тех пор как крестоносцы явились сюда.
Капитан умело отбивался от менее искусных, чем он, братьев, и даже довольно опасно ранил одного из них в бок, но тут вмешался Учитель. Искусно разыгрывая из себя только проснувшегося от шума человека, он встал и, качаясь, словно пьяный, двинулся на капитана. Тот попытался отмахнуться от идущего прямо на него полусонного купца мечом, как иной отмахивается рукой от мухи. Муаллим шарахнулся от просвистевшего у самого уха клинка в сторону одного из братьев, того, что был ранен, падая, повалил его, но при этом умудрился задеть ногой капитана в живот. Тот согнулся вдвое от резкой боли, пронзившей всё его нутро... и уже не выпрямился обратно – меч другого брата опустился на открывшуюся бритую шею туркмена, отделив голову от тела.
Сейд решил тоже вмешаться – германцы встали в оборонительный треугольник и успешно отражали атаки наседавших на них бедави. Схватка могла длиться как угодно долго, пока кто-либо не совершит ошибки, германцы же ее явно совершать не собирались, показывая слаженность действий – результат долгого обучения и сражений в едином пехотном строю не на одном поле битвы. Сейд схватил висевший над еще тлеющим костром котелок и, размахнувшись, бросил его прямо в центр германской тройки. Горячее варево выплеснулось на голову одному из них, брызнуло на щеку второму. Первый на время ослеп, второй же от неожиданности схватился рукой за обожженное место, на миг опустив клинок. Третий просто отвлекся, но этого оказалось достаточно. Строй был нарушен, и кривые сабли бедави сначала вонзились в горло того, кто вовсе не пострадал от котелка, брошенного Сейдом, а затем одновременно пробили сердце одному и раскроили залитый варевом череп последнему германцу.
– Маашаллах, сыновья мои! – послышалась тихая похвала. Обернувшись, бедави увидели караванбаши, который тихо появился некоторое время назад и бесстрастно наблюдал, как два его родных сына сражаются с гяурами-неверными, предавшими еще и тех, кто их нанял и дал им берекет – хлеб насущный и честный. Ничего не выражающим взглядом он посмотрел сначала на сыновей, родство с которыми он тщательно скрывал с самого начала путешествия, затем на братьев-иудеев, один из которых бережно перевязывал раненый бок другому и только потом обратил свой взгляд на стоящих рядом Сейда и Муаллима:
– Воистину, Всевышний направлял ваши действия этой ночью во благо всем нам! Возблагодарим же Творца всего сущего!
– Шюкраллах! – тихо, в один голос сказали Сейд и Учитель.
Послышался тихий стон. Это подал голос купец-армянин, лежавший доселе на земле. Он даже попытался встать. Караванбаши подошел, наклонился к нему, осмотрел рану и удивленно цокнул языком:
– Жив. И жить будет. Клинок пробил кожу и жир у основания шеи, но не задел ни кости, ни вен. Удачлив, воистину!
– Это хорошо, что он жив, – негромко сказал Муаллим. – Нехорошо было, если бы в Иерусалим пришел караван без единого христианина. Это вызвало бы подозрения, что мы объединились, чтобы убить и ограбить их в пути, и тамплиеры наверняка заинтересовались бы... А нам их интерес не нужен.
Караванбаши на этот раз очень внимательно посмотрел на Учителя, подумал, медленно кивнул:
– Ты прав, туджар-торговец, в этом тоже есть керамет – высший замысел Всевышнего. Он сохранил жизнь этому гяуру, чтобы правоверные не пострадали. Мы вылечим его еще до прихода в Иерусалим.
Караванбаши кивнул воинам-бедави, и те, без слов понимая приказы отца, подняли стонущего армянина и понесли в шатер. Муаллим же повернулся к Сейду и, подмигнув, тихо сказал:
– А еще хорошо, что нам с тобой не пришлось никого убивать сегодня... Почти!
И тихо хихикнув, Муаллим ушел в палатку, оставив Сейда с вновь вернувшимися мыслями о возможном безумии Учителя.
* * *
Короткое рондо (во времени)
* * *
Безумие наполняло город. Иерусалим ждал чего-то. Впрочем, город этот всё время чего-то ждал, и это ожидание составляло смысл жизни в нем каждого, кто здесь обитал. Король ждал возможности исполнения своих замыслов... и смерти. Евреи ждали Мешиаха, мусульмане – Льва Пустыни и Праведника Веры, и только большинство христиан, уставших от состояния вечной войны, ждали и жаждали лишь одного – мира. И это состояние постоянного ожидания не могло не привести к тому, что люди здесь начинали сходить с ума. Каждый третий мнил себя пророком, каждый второй – спасителем, каждый первый ненавидел вторых и третьих, обещавших ему то, чем он и так был сыт по самое горло, хуже, чем пылью пустыни, постоянно забивавшей все отверстия и пустоты в этом городе, – надежду. Надежда на лучшую жизнь уже не заполняла всё возрастающую пустоту в умах и душах – слишком призрачной она была, слишком часто обманывала веривших в нее. И на ее место приходило безумие, наполнявшее город плотнее и надежнее, чем рваные лоскуты несбывшихся надежд.
