Мальчик покраснел и приспустил штаны. Трусов на нем не было. Он сел на край кровати и показал на внутреннюю сторону бедра, почти в самом паху – нечто вроде кратера из ярко-алой плоти с черной точкой в центре. Ким присел рядом и осторожно прикоснулся к укушенному месту. Мальчик облизнул губы и со страхом посмотрел на Кима. Ким заметил, что к чреслам мальчика прилила кровь.
– Больно было?
– Когда укусил – нет, а потом стало ужас как плохо.
– Ну что ж, тебе повезло, что он не укусил тебя сюда, – говорит Ким и прикасается к члену мальчика с передней стороны чуть-чуть пониже головки. – Или сюда, – и он трогает тугие яички Джерри. Член Джерри крепнет на глазах. Мальчик откидывается назад, опершись на локти; его набухший отросток пульсирует, выгнувшись дугою.
– Эй, а я хочу тоже посмотреть на тебя голышом!
– Ладно.
Ким раздевается, становится перед Джерри, и тот, прищурив глаза, оценивающе разглядывает его. У Кима тоже встает. Он садится рядом, а мальчик ощупывает Кимово орудие и говорит:
– Будь осторожнее, и паучок тебя сюда не укусит. Ким валит Джерри на спину и щекочет его; оба мальчика катаются по постели и неудержимо хохочут.
Он зажигает свечи в двух дальних комнатах, забирает полотна из мастерской и зажигает свечи там и на первом этаже тоже, закрывает все двери и вывешивает знак черепа со скрещенными костями.
ОПАСНО. НЕ ВХОДИТЬ,
ИДЕТ ОКУРИВАНИЕ!
Он кладет 44-й калибр обратно в сумку, достает оттуда 38-й, берет в руки свой «аллигатор» и выходит из дома, направляясь к уборной, задержавшись по пути, чтобы установить шесть маленьких банок из-под сгущенного молока на камень напротив двери уборной, и ощущая, как в животе шевелятся кишки, ну совсем как длинная коричневая река, думает он, такая внутренняя Амазонка, – хлюпанье, бульканье и бурление жидкости. Уборная расположена под старой яблоней. Отец говорил, что от этого яблоки только лучше будут, а Ким посадил вокруг будки вьюнки, чтобы те затянули стены. Он открывает дверь. Внутри – два стульчака бок о бок, прикрытые крышками. Он приподнимает крышки, нежно проводит рукой по полированному желтому дубу – собственными руками шкурил и покрывал лаком. Он заглядывает в яму И чует доносящийся оттуда слабый запах известки. Ставит свой «аллигатор» напротив соседнего стульчака, снимает рубашку и вешает ее на крючок. Спускает штаны и садится на стульчак с револьвером в руке. Он позирует для картины, которая будет называться «Долгое путешествие». Он машет рукой невидимому художнику.
Затем он дожидается, пока его задница не расслабится настолько, что ему больше не придется тужиться вообще, и начинает стрелять; с каждым выстрелом новая банка отлетает к стене, и пороховой дым витает у него над лицом, смешиваясь со слабым запахом свежих экскрементов. Непередаваемое ощущение. Он откидывается назад, потягивается и перезаряжает револьвер. Он знает, что люди часто, умирая, теряют контроль над кишечником, поэтому стрелять в то время, когда у тебя жопа нараспашку, – это великий магический акт. Он натягивает штаны, подбирает «аллигатор» и зажигает серную свечу, оставаясь в уборной до того момента, пока сернистый запашок не выгоняет его наружу. Когда обоняешь сразу много различных запахов – это очень здорово, если не злоупотреблять, разумеется, сильными средствами вроде запахов скунса, цианида, сырого мяса или разлагающейся падали.
Он направляется к сараю и находит там жернов из своих сновидений, утопающий в грязи. Подняв ржавый лом, он прислоняет его к стене. Вспугнутый скорпион отползает бочком в сторону, задрав над головой хвост. Ким достает револьвер – и скорпион исчезает в дымной вспышке, фрагменты тела дергаются в пыли возле черной дыры в земле. При помощи каната и блока Ким поднимает жернов и устанавливает его на козлы – у него получается стол, на котором он раскладывает четыре пистолета так, чтобы они смотрели на все стороны света. На бумаге для рисования, взятой из мастерской, он изображает четыре мишени в человеческий рост и прикрепляет их на толстые дубовые доски в тридцати футах от стола.
Теперь пришло время пострелять по мишеням. Ганмены, следующие традициям, метят чуть повыше пояса. Надо попасть в круг диаметром в три дюйма. Ким похлопывает себя по солнечному сплетению, вспоминая, что он чувствовал, когда ему однажды засадили туда во время футбольной тренировки. Он рисует круг диаметром в три дюйма. А теперь сердце – оно как раз по правую руку, когда стоишь лицом к противнику. Впадинка у основания шеи – там, где сходятся ключицы. Точка прямо под носом. Точка посередине между глазами. Он отходит назад и смотрит на мишени. Если хочешь быть уверен, что противник не выживет… Он рисует еще один круг диаметром в три дюйма там, где должна находиться печень.
Выбирает 22-й калибр… кобура, которая крепится под ремень прямо за ширинкой, рукоять из розового дерева ложится под пряжку ремня… Очень легкий пистолет, стрелять из него одно удовольствие. Но при такой маленькой пуле обязательно надо попасть в жизненно важную точку. В сердце, или в одну из двух точек на шее, или между глазами.
Изящным неспешным движением он опускает руку к поясу, извлекает оружие, поднимает его на уровень глаз, ухватив рукоять обеими руками, чтобы вернее был прицел, и выпускает все шесть пуль, целясь прямо в сердце. Все шесть ложатся внутри трехдюймового круга… «Найти бы патроны помощнее, но с той же кучностью… надо расспросить старика Андерсона…»
Он садится и несколько раз повторяет всю процедуру, наблюдая, как пули поражают мишени, и запечатлевая эту последовательность в том, что он называет своим «крокодильим мозгом» – в той части его, которая «просто знает», что следует делать, и делает это с неизменной скупой ухмылкой рептилии.
Теперь русский револьвер 44-го калибра. Он трогает его нежными, чуткими пальцами точно так же, как трогал член Денни, ох как бы ему хотелось, чтобы рукоятки его револьверов были инкрустированы перламутром и крохотными камеями с изображениями голых маленьких мальчиков, вырезанных в опалах и рубинах. Кобура этого револьвера – не вульгарная петля, а настоящая кожаная коробочка, которая крепится прямо к штанам. Расслабиться полностью и не торопить события. А теперь медленно, обдуманно, обеими руками, прямо в центр солнечного сплетения. Парализующий выстрел. Теперь выше, в ямочку на шее… А теперь прямо в лоб – так, для прикола, – прежде чем противник упадет. А теперь от пряжки ремня и прямиком в сердце. Это оружие такое чуткое с отрегулированным сверхчувствительным спусковым крючком, словно само стреляет… Надо бы раздобыть русский полуавтоматический пистолет… Спрошу-ка Старика… Ким представляет, как сидит в санях и отстреливается от волков из 44-го калибра. Но волков чересчур много.
«ШВЫРНИТЕ ИМ КНЯГИНЮ!» – сладострастно выкрикивает он. Так что до усадьбы добирается только он вместе с хорошеньким лакеем.
Ну и, наконец, – 32/20 с кобурой, завязывающейся на тесемочку. Ким решает разыграть из себя шерифа.
«Защищайся, коварный мерзавец!»
Заряжай, целься, пли, чуть-чуть повыше ременной пряжки… Чуть промазал, спусковой крючок очень тугой. Надо поработать над доводкой, но в целом огонь убедительный. Ким постоянно трудится над этим своим оружием, но ему никак не удается вдохнуть в него ту же жизненную силу, что и в остальные. Несомненно, полуавтомат гораздо лучше – не только из-за скорости, но и потому, что ствол после выстрела смотрит в цель, в то время как в обычных пистолетах руку с оружием отбрасывает в сторону. И все же русский 44-го калибра обладает балетной грацией и заставляет тебя танцевать вместе с ним – рука покачивается, все тело вытягивается в струну… он воображает себя в розовом балетном трико с презрительно и небрежно выпирающим под тканью членом. Возможно, для поединков следует надевать трико с рисунком скелета на нем или гульфик-протектор с изображением черепа. Он надевает перчатку на левую руку и начинает испытывать 38-й. Он защелкивает рамки, расположенные над и под цилиндром, – как все удачно скомпоновано, просто берешь и поливаешь свинцом, словно водой из шланга.
