Стеклянный шквал на ржавых известняковых улицах сорвал плоть со смеющихся костей, разбрызгивая кровь по моче стен. Мы жили в клоаках города, крабовидные паразиты в наших гениталиях втирали друг в друга нашу больную плоть на длинной череде ректальной слизи. ленточные черви с белыми костяными мордами и дисковидными ртами нащупывали мягкую хозяйскую слизь. годы. долгие. многие — такое место. В стране лугов, где нет памяти, лишь пища стай, движущихся на юг, влажная плоть броненосца, убитого в прохладной утренней траве деревянными копьями. Женщины и их предметная полиция пожирали плоть, а мы дрались из-за их покрытых корочкой дерьма остатков армадильего хряща.
Сквозь джунгли дыхания, когда мы совокупляемся с белыми костяными мордами. место крапивы и скорпионов, прохладные утренние стены. личиночные тела, подвергающиеся наказанию. годы. долгие. многие. такие растут побеги.
Сидели нагишом на дне колодца, прохладный ил вечера касался наших прямых кишок. Мы делили кусок армадильего хряща, хватая его друг у друга изо рта. над нами — сухая пленка из дохлых насекомых на каменных стенах колодца, а сверху чертополох на фоне зеленого вечернего неба. слизывая хрящ с его смеющихся зубов и десен, я сказал: «Я — Аллах. Я сотворил тебя». Голубая дымка заполнила колодец и отключила нам дыхание-слова. Мои руки проникли в его тело. Мы погрузились в сон в чужой плоти, запахи на наших руках и животе, пробудились от полуденного солнца, тени чертополоха рассекали нашу мягкую ночную плоть.
Вечер касался наших прямых кишок. илистые раковины и квакающие лягушки. слизывая хрящ во сне с чужой плотью. прохладный ил дыхания, и наши тела мы делили. ветви на ветру. его колени. чужие рты. на фоне зеленого вечернего неба. «Мы — смеющиеся зубы и десны», — сказал я. руки пробудили в лучах полуденного солнца мягкую ночную плоть. запахи на нашем животе. тени чертополоха расссекали. пип-шоу в грошовой аркаде… длительный процесс в различных формах… Мертвые пальцы говорят по Брайлю.
Предметная Полиция хранит все Доклады Правления… А представлять отчеты о катастрофе нам запрещено… рука ветра, застрявшая в дверях… яростное бионаступление людей из космоса, желающих нанять электрика в бензиновой трещине истории… последние из доблестных героев… «Я — это вы в пути, мистер Брэдли мистер Мартин»… не смог достать плоть в своем переключателе… и нулевое время болезненного отбытия… Долго между солнцами я держал поношенное пальто… скользя меж светом и тенью… ворча в собаках неизвестной дозы… через раненые галактики, что мы пересекаем, яд умершего солнца в твоем мозгу, постепенно увядающем… переселенцы из обезьян в бензиновой трещине истории, яростное бионаступление из космоса на неоновый свет… «Я — это вы, рука ветра, застрявшая в дверях»… Не смог достать плоть… На солнце я держал поношенное пальто, Мертвая Рука вытягивает горло… последние из представивших отчет о катастрофе в пути. Посмотрим, мистер Брэдли мистер…
Да и слепцы не могут отказаться слушать: «Мистер Брэдли мистер Мартин, беда моей крови, кого я сотворил»… (Мелководье пришло с отливом и шведской рекой Готенберг.)
Он печально машет рукой из мягкой машины, мертвые пальцы в дыму, указывающие на Гибралтар.
25 января 1961 года, Гибралтар
Приложение к 'Мягкой Машине'
Мягкая машина — это человеческое тело, выдерживающее непрерывную осаду со стороны целого сонмища голодных паразитов с множеством названий, но наделенных общим характерным свойством — голодом — и общим стремлением — жрать.
Если позволительно воспользоваться маловразумительной терминологией герра доктора Фрейда, а заодно с прискорбием констатировать столь широкое распространение его психоанализа (никто не причиняет больше вреда, чем люди, испытывающие угрызения совести: “Грустный Зловредный Добряк”, скорее зловредный, чем добрый), то, что Фрейд именует “ид”, является паразитарным заболеванием гипоталамуса, а коль скоро назначение гипоталамуса — регулировать обмен веществ…
«А что я? Я здесь работаю».
«Под новым руководством».
То, что Фрейд называет “супер-эго”, является, вероятно, паразитарной оккупацией внутренних областей мозга, где могут быть расположены центры “нормальности”, — я имею в виду комнату на верхнем этаже, в которой до того, как туда въехало “супер-эго”, жили, как мне помнится, “ты” и “я”. Так как паразиты оккупируют участки головного мозга, они в состоянии отвлекать внимание исследователя от “источников угрозы”. Апоморфин действует на гипоталамус с тем, чтобы регулировать обмен веществ, и нетрудно понять, какую опасность представляет он для паразитов, обитающих в этих участках мозга. Видите ли, джанк есть смерть, самый опытный “визитер” в отрасли.
ЛЕЧЕНИЕ, КЛАДУЩЕЕ КОНЕЦ НАРКОМАНИИ
В 1961 году я познакомился с богатым и влиятельным молодым человеком, только что прошедшим курс апоморфинного лечения и убедившимся в его исключительной эффективности при заболеваниях героинизмом. Он уверял меня, что сможет привлечь к этому методу внимание официальных кругов в Соединенных Штатах, где проблема наркомании и количество наркоманов могли бы образовать идеальный испытательный полигон для проверки метода лечения, указав его преимущества над другими методами, применявшимися в то время и, к сожалению, применяющимися и поныне. Тот молодой человек уже умер. Медицинская сестра, которая его лечила, умерла. Умер и доктор Дент, лондонский врач, первым начавший применять апоморфин при лечении пагубных пристрастий и с превосходными результатами использовавший этот метод в течение сорока лет, что могут засвидетельствовать многочисленные излечившиеся пациенты. Доктор Дент был основателем и председателем Английского Общества изучения пагубных пристрастий. Он поддерживал контакт с доктором Избеллом из Лексингтона, штат Кентукки, а также другими специалистами в данной области. Несмотря на неоднократные попытки, ему так и не удалось привлечь ни доктора Избелла, ни кого-либо из других врачей, связанных со Службой здравоохранения Соединенных Штатов, к испытанию метода лечения апоморфином. Я подготовил три экземпляра статьи. Один был выслан молодому человеку, по просьбе которого статья была написана, и попал к нему незадолго до его смерти. Другой был утерян литературным агентом в Нью-Йорке после того, как статью отклонили в “Literary digest” и ряде других подобных периодических изданий. (В этой связи стоит упомянуть один случай, произошедший в 1960 году. В то время у меня были денежные затруднения, и я принял заказ на вещицу об “уличном наркомане” от одного американского журнала, специализирующегося на документальных детективных историях. Мистер Мелвилл Хардимент с Кембридж-сквер, 6 из записок, которые я ему предоставил, подготовил статью, а я добавил страницу об апоморфинном лечении. Детективщики написали мне, что статью они берут, однако упоминание о методе лечения апоморфином предпочли бы опустить, так как по сюжету лучше оставить “уличного наркомана” под забором — там, где ему и место, Я ответил, что их позиция настолько необъяснима, что вполне заслуживает таких ярлыков, как “непатриотичная” и “нелояльная” — нелояльная по отношению к любой Америке или любым американцам, заслуживающим, по моему мнению, лояльности, — а кроме того, возможность дезинтоксикации 50 000 несчастных наркоманов сама по себе является неплохим сюжетом.) Третий экземпляр статьи был затерян в неких далеких архивах, однако благодаря стараниям доктора Пивано Соттсы из Милана появился в качестве предисловия к итальянскому изданию 'Джанки'. Этот итальянский перевод по сей день остается единственным опубликованным вариантом статьи. В то время, когда статья была написана, я не критиковал ни Американское Ведомство по борьбе с наркотиками, ни Центр здравоохранения в Лексингтоне, я лишь советовал им использовать свое дорогостоящее оборудование для решения задачи дезинтоксикации 50 000 несчастных наркоманов с помощью единственного метода лечения, способного эту задачу решить, ведь если есть у Америки хоть одна обязанность, так это обязанность решить эту задачу. Моя попытка предположить наличие доброй воли там, где она явно отсутствует, оказалась бессмысленной. Американское Ведомство по борьбе с наркотиками упорно продолжает рассматривать наркоманию как преступление, а в результате этого делает упор не на лечение, а на наказание. Наркомания — это нарушение обмена веществ, и к полиции она имеет не большее отношение, чем туберкулез или отравление радием. Мистер Анслингер104 утверждает, что законы против наркомании должны отражать неприятие наркомана обществом, иначе говоря, вызывать неприятие наркомана обществом. Недавно, когда была сделана попытка открыть лечебный центр в Хобокене, местные жители забросали здание центра камнями с криками: «Ну что, торчите? А шприц прихватить не забыли?»
