Заговор
Доехав на метро до Сто шестнадцатой улицы, я углубился в кампус Колумбийского университета, где жила Мэри. Как же я сразу о ней не подумал? Студгородок… идеальное убежище… И на Мэри можно смело рассчитывать, она не подведет. Передо мной возвышался четырехэтажный дом. Черные провалы окон сверкали в лучах утреннего солнца. Поднявшись на третий этаж, я постучал. Дверь открылась, и передо мной предстала Мэри.
– Заходи, – радостно сказала она. – Кофе будешь?
На кухне мы принялись за кофе и кексы.
– Мэри, укрой меня ненадолго, или надолго, как получится. По легенде твой друг пишет диссертацию и снял в общаге комнату. Работает с утра до вечера, на улицу не выходит, гостей не принимает. Еду для него носишь ты… Заплачу сто долларов недели затри… Я только что убил трех детективов.
Мэри закурила.
– Во время налета?
– Нет. Там все хитро вышло. Пошли к тебе, пока нас никто не спалил. Расскажу, как было дело. Тошнота спросонья, пока я еще не вмазался, вызывает у меня острую ностальгию, как гудок поезда, звуки пианино на городской улице, горящая листва… Я говорил?
– Неоднократно, – кивнула Мэри.
– Мы привыкли считать, что это ощущение приходит и уходит само, по неведомым причинам. Однако его вызывают вполне определенные процессы в обмене веществ. Изучение метаболизма позволяет нам целенаправленно воспроизвести их. Возможно и обратное – вывести ностальгию из организма, лишить человека способности мечтать и воспринимать символы.
– То есть реально есть способы?
– Именно. Из недр научных лабораторий на свет появился противомечтательный наркотик, то есть, по сути, синтетический аналог героина. Он вызывает зависимость: с одного укола привыкаешь на всю жизнь. Нужно колоться каждые восемь часов, иначе тебя ждет смерть в судорогах от гиперчувствительности.
– Как нервно-паралитический газ.
– Вроде того… Короче, если подсел на противомечтательный наркотик, уже не слезешь. Пережить отмену невозможно. Мало того, лишенный воображения, наркоман теряет свободу воли и желание сопротивляться. Он превращается в автомат, универсальную единицу политических и экономических уравнений.
– А противоядие существует?
– Да. Скажу больше, есть наркотик с обратным эффектом. Это синтетический аналог телепатина, он же яхеин, действующее вещество Bannisteria Caapi.
– А ты здесь каким боком? – спросила Мэри.
– Пять лет назад я изучал Bannisteria Caapi, индейцы Южной Америки называют ее яхе, айяваска или пилде. И получил интересные результаты с одним из синтетических заменителей. Он в сотни раз усиливает творческое начало, дремлющее в каждом из нас. Любой может создавать такие шедевры, что Шекспир, Бетховен или там Микеланджело удавятся от зависти. А можно и наоборот. С корнями выдрать из человека мир символов, превратить его в сугубо рациональное существо. Может быть…
– Что?
– Интересно знать, как оно… Ладно, шут с ним. И так есть о чем поломать голову.
После обеда Мэри сходила за газетами. Про Хаузера и О’Брайена ничего не писали.
– Раз они могут замять такое дело, у них связи на самом верху. Обычная машина правосудия оставила бы мне хоть один шанс из сотни. А эти…
Я попросил Мэри позвонить из телефонной будки в центральное отделение полиции и спросить Хаузера, а после перейти через дорогу и посмотреть, что будет. Она вернулась через полчаса.
– Ну что?
Она кивнула.
– Начали тянуть время, просили подождать, мол, он сейчас подойдет. Я бросилась на другую сторону. Минуты через три рядом с аптекой, откуда я звонила, затормозила машина. Не полицейская, обычная. Перекрыли оба входа, отправили двоих к телефонным будкам. Я видела, как допрашивают продавца. Судя по лицу, он отвечал в духе: «Откуда мне знать? Отсюда каждый божий день звонит толпа народу».
– Теперь ты веришь, что мне все это не привиделось по накурке? Кстати, я бы не отказался… Давненько не видал хорошего пластилина.
– Что будем делать?
– Сам не знаю. Давай я расскажу тебе все с самого начала, а там посмотрим.
С чего все началось? С младых лет я искал некую тайну, ключ, который откроет мне доступ к основополагающим знаниям, ответам на фундаментальные вопросы. Мне было сложно определить его суть. Я шел от одной подсказки к другой. Например, в чем для наркомана удовольствие от вещества? В избавлении от потребности. Возможно, любое удовольствие сводится к избавлению от чего-то плохого, и этот процесс можно выразить некоей формулой. Удовольствие пропорционально неудобству или напряжению, от которого оно избавляет. Сюда же входит и кайф от джанка. Пока не испытаешь героиновую ломку, ни за что не поймешь, какое это удовольствие. Вот почему, когда привычка уже выработалась, она практически необорима, а если справишься с ней, оставляет после себя сосущую пустоту. (В сосании пустоты прослеживается лаконичный, но емкий образ оральной природы зависимости, ужас оральной депривации.) Наркоман краем глаза видит формулу, саму суть бытия, это знание навсегда лишает его обычных источников удовлетворения, и жизнь его становится невыносимой. Пойти на шаг дальше, раз и навсегда выяснить, что такое – напряжение, и что – избавление, найти способы ими манипулировать… Главный ключ от меня вечно ускользал, и я счел, что изыскания мои тщетны, как поиски философского камня. Сам подход неверен: термины «ключ», «секрет», «формула» уводят меня в сторону… Секрет в том, что никакого секрета нет… Но я ошибался. Секрет есть, и теперь он в руках злых и невежественных людей. Секрет, рядом с которым атомная бомба кажется детской хлопушкой… И я по уши увяз в этом деле… Ставка – моя жизнь… И я не брошу карты до победного конца.
Нарезка
Как-то раз кусочки лица Джонни Йена выдавили булькая из Обширной Катастрофы.
– О, а вот и мой доктор. Тебе понравится, как он говорит за жизнь-желе. Оно липнет и растет на тебе как Джонни.
Его мягкая бескостная ткань головы вросла в правый бок доктора. Скальпель, торчащий из уха у Джонни, резал по ходу:
– Доктор, я тебе медленный зеленый сок. Он -парень с другом друг. Иной раз он исчез в жопе.
Официант повернулся с формальной ухмылкой. Певчая птичка нарушает тишину?
– Желе?
Ото всех досюда покрытый серо-зеленым пухом. Доктор на дюйм вытащил туза, подрезал узелки вокруг мертвого насмерть ледяного подводного глаза, сочащегося другом моим мистером С Агентом гидравлического давления левой губы доктора. Плоть была мечтательной и невинной. Док внутри холодное щупальце, слышу тебя отчетливо. Он протянул Короткие Сухопарые и подписал счет на инструменты. Два работника скорой помощи схватили Официанта. Тот вырвался и побежал к двери. Доктор метнул стетоскоп, намотавшийся тому на ноги, как боло. Бедняга упал с отчаянным криком, и медбратья потащили пустое тело. Доктор медленно встал на веточки ног, опираясь на гибкие трости.
