– Эльвира Алексеевна, прошу. – Воронов засуетился возле дамы. Вот что значит – соблюдать договоренности! Мысленно он показал япошкам кукиш. Окрыленный нечаянным реваншем, он придал лицу выражение максимального гостеприимства. – Кто же не знает царицу русского балета?!
– Разрешите выразить вам наше восхищение, – засуетилась Алла, переводя приветствие Сакамото.
Японская делегация ожила, и даже глаза из раскосых превратились в круглые. Господин Еко Сава вскочил с места и на цыпочках подошел к приме, чтобы поцеловать ей ручку. Сакамото не удержался и тоже подбежал, чтобы расцеловать балерину. «Интересно получается, – про себя думал Воронов, – лобзаете вы, а плачу за все я». Он решительным жестом отодвинул стул и усадил балерину слева от себя, пусть японцы созерцают грацию напротив.
Но Эльвира почему-то не спешила откликнуться на предложение. Она медленно повернулась к Воронову.
– Вы – Воронов? – с небольшим холодком в голосе спросила она.
– Вы произносите мою фамилию почти как диагноз, – удивился Воронов, ставя свой бокал на стол. – Мы с вами где-то встречались?
Она смотрела на него так, что ему стало не по себе, хотя он знал – кому-кому, а уж ему переживать не о чем! От него веяло всем монолитным и незыблемым, что так нравится женщинам. Прежде всего в каждом его движении сквозила сила, это была не только сила физическая, но и сила воли, духа, мощнейшая энергетика во взгляде. Такие люди, не моргнув, распоряжаются судьбами народов и цивилизаций.
– Закулисный магнат Воронов, экстравагантный меценат, скупающий все – от искусства до кресла президента? – перечисляла красавица.
– Вы предпочитаете начинать знакомство со скандала? – Воронов улыбался гостям; какое счастье, что они не понимают по-русски!
– А вы знакомитесь только после того, как скандал уже запланирован?
– Не понял?
– Территории на Байкале, как я понимаю, переходят к японцам?
– А вы бы хотели, чтобы я подарил их вам?
– Вы всегда делаете первым встречным такие предложения, от которых невозможно отказаться?
– Эльвира Алексеевна, ваш острый язык способен конкурировать только с вашей красотой.
– Удивительно, не правда ли, безо всяких правил приличия вас раскусили. Вы обиделись? – Эту фразу Эльвира внезапно произнесла обезоруживающе доброжелательно.
– Наоборот, вы меня заинтриговали…
– Это потому, что сначала меня заинтриговали вы – не могла же я прийти с пустыми руками!
– Хорошо, что пришли!
– Знаете, Воронов, в чем принципиальное отличие между мной и вами?
– Знаю. Сейчас скажу…
Будучи человеком опытным и искушенным не только в бизнесе, но и дипломатии, Воронов легко оценил ситуацию – диалог принимал опасные обороты. Воронову необходимо было сделать две вещи: первое – увести балерину подальше от столика, второе – употребить все свое обаяние, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. Он сделал знак музыкантам и широким жестом вывел даму в центр зала, приглашая танцевать. Воронов решительно взял за талию невесомую партнершу и, танцуя, стал целенаправленно передвигаться в противоположную часть зала, к фонтану. А вот теперь можно поговорить, и сейчас я заставлю тебя навсегда признать свое поражение!
– Эльвира Алексеевна, ваш вопрос сформулирован поликонтекстуально, что не позволяет прибегнуть к одномерным характеристикам. Принципиальное отличие… самое существенное отличие – это то, что я мужчина, а вы – женщина. Я свободен, а вы свободу только изображаете! И наконец, переводя разговор в плоскость японской культуры, что было бы подарком для наших японских коллег… – Воронов посмотрел в сторону делегации, которая завистливо смотрела на него издалека. – Мой эстетический кодекс – воинственный дух поэзии Камо Мабути,
[1]
в то время как вам, я уверен, ближе «моно-но аварэ»
[2]
и вечная женственность Мотоори Норинага.
[3]
– Это все? – Эльвира глядела с симпатией, во всяком случае, так ему показалось.
– Нет, не все. Набор контрадикторных посылок далеко не исчерпан. Он обозначил проблему наших взаимоотношений лишь в первом своем приближении. Как знать, быть может, время преподнесет новые?
– Вы знаете, Воронов…
– Роман Анатольевич.
– Да, Роман Анатольевич. – Эля прятала улыбку, стараясь выглядеть строго. – Вами допущена ошибка в определении.
– Какая?
– Перечисленные вами психологические характеристики, или, скажем так, полярные оппозиции находятся в отношениях контрарности, а не контрадикторности. Это во-первых.
– Так, стоп… Еще раз… – Он смотрел на Эльвиру, подняв брови, как смотрит ботаник на неизвестную науке бабочку. Удивление было маской другого чувства – уязвленного самолюбия, которое, в свою очередь, рождало третье, едва уловимое – осторожное восхищение. Он еще не встречал женщины, которая бы посмела на равных не то что фехтовать с ним, но хотя бы прикоснуться к рукоятке рапиры. Но теперь ему был нанесен сильный удар, смертельно уколовший его, – быть может, и в самое сердце. И главное, что обидно, он умышленно произнес слово «контрадикторные» вместо «контрарные» – ему казалось, что в этом слове больше твердости и мужской энергии. Разумеется, логический термин был употреблен напоказ, а потому неверно, но бизнесмен Воронов был убежден на все сто, если не двести, что она в жизни не слышала это слово, сам еле вспомнил!
– У нас в балетных школах преподают формальную логику? – с потерянной улыбкой осведомился Воронов.
– А вы, Роман Анатольевич, наверное, считали, что балерины умеют только стоять на пуантах?
– Еще они умеют танцевать танец черных и белых лебедей. – Воронов не собирался сдаваться и решил, на свою беду, пойти в наступление. – Хорошо, вернемся к исходной посылке: речь шла о «принципиальном отличии».
– А я не закончила анализ ваших «многомерных» сопоставлений. Вы позволите?
– Безусловно. – Он еле сдержал улыбку.
– Так вот, если переводить сравнения в плоскость восточной культуры, что было бы подарком для наших японских коллег… – Эльвира игриво помахала ручкой в сторону делегации. Делегация заерзала на креслах, посылая воздушные поцелуи. – Мой эстетический кодекс это не чувственные восторги Мотоори Наринага, как вы необоснованно предположили, а скорее внутренняя напряженность Мокуами.
[4]
