Этот котенок был единственным родственником, который меня любил. Твоя бабушка тебя любит?
— Ну да. Я в нее ушами пошел, так все говорят. А зубы мне достались от отца, такие же никудышные.
— Мой отец умер. И котенок тоже.
— Бедная, — сказал Джаспер.
Серена пожала плечами, отвела подальше от глаз исчирканную ладонь и принялась рассматривать рисунок. Похоже на карту, подумал Джаспер — острые горные пики, четкие линии дорог. Серена сунула палец в рот и стала аккуратно стирать эти линии, одну за другой.
— Уши у тебя ничего, симпатичные.
Радио то включалось, то выключалось. Сплошные помехи. «Аномальный снегопад… никогда не случавшийся в это время года… группа альпинистов на горной тропе Милфорд… не выходила на связь уже… между приютами Дамплинг и Доубой… партии спасателей…» — и дальше только треск. Джаспер выключил радио.
— Зря напрягаются, — сказала Серена. — Сейчас все равно уже никого нет в живых, лежат где-нибудь под лавиной. Тела найдут недели через две, когда стает снег, — голос у нее был почти веселый.
По обеим сторонам дороги лежали высокие сугробы. Через каждые пятьсот метров попадались черно-желтые знаки: «Опасно! Зона схода лавин. Не останавливаться!» Все надписи были одинаковы, но Серена все равно читала их вслух, копируя то мультяшного охотника Элмера Фадда, то актера Хэмфри Богарта, то игривое новозеландское мурлыканье бармена.
— Осторожно, Кристофер Робин Гуд! Впереди роботы-киллеры, марсианские цунами. И немецкие туристы. Ни в коем случае не останавливайтесь! Не опускайте стекла, не кормите львов! Не выходите из машин, не открывайте двери. Не подбирайте голосующих — ой, это запоздалое предупреждение!
Небо, ровное и голубое, как фарфоровая тарелка, весь день тяжело нависало над частыми зубами гор. Дорога закладывала между скал лихие витки, машина послушно их повторяла. Солнце клонилось к закату. Они стали вползать на очередную горную гряду, и как раз в том месте, где машина должна была встретиться со скользящим вниз солнечным шаром, показалась черная булавочная головка — туннель, который ведет в Милфорд-Саунд. Постепенно булавочная головка стала небольшой дверцей, а дверца — разверстой пастью, поглотившей сначала дорогу, потом машину.
Серена читала статью о тоннеле в путеводителе Джаспера.
— Работы начались в 1935. Двадцать лет строили, представляешь? Почти миля в длину. Во время подрывных работ из-за обвалов погибли четыре человека. Гору надо называть Бабушкой, проявлять уважение. Понятно? Включи фары.
После розовато-серой дымки снежных заносов разом наступила темнота. Дорога шла вверх под углом сорок пять градусов, машина с трудом одолевала крутой подъем. Свет фар, почти зловещий в темноте, отражался от стен туннеля. Стены были неровные, громоздились вокруг дороги черными мокрыми выступами. На них конденсировалась влага. Сквозь шум двигателя Джаспер слышал шлепанье тяжелых капель, падающих на камни. Он снова тронул языком обломок зуба.
— Бабушка-бабушка, почему у тебя такой длинный темный тоннель? — вздохнул он. Над ними нависла громада горы с аномальным снегом на черных скалах, под одежду неумолимо вползал сырой душный воздух подземелья. Навалилась жуткая тоска, голова закружилась, Джаспер почувствовал, что погибает. Падает, словно камень в черный холодный колодец.
— Привет путешественникам! Добро пожаловать в Бабушкин Тоннель Любви. — Серена лукаво скосила взгляд и положила длинную белую ладонь ему на колено. Джаспера волокло вниз, задыхающегося, задавленного. Зуб жалобно скулил, как побитый пес. Даже взгляд черных глаз Серены, улыбка на ее тонком лице стали невыносимой тяжестью.
— С тобой всё нормально?
Джаспер покачал головой.
— Клаустрофобия, — еле выговорил он. Нога едва держалась на педали газа. Казалось, они летят в темноту и вот-вот врежутся в черную стену, в толстую дверь из черного льда. Пришлось остановиться.
— Садись за руль, — сказал Джаспер, открывая дверцу онемевшими руками и с трудом обходя машину. Серена перелезла на место водителя, а он сел на пассажирское, еще теплое после нее. Закрыть дверь стоило неимоверных усилий.
— Быстрее, Серена. Пожалуйста.
Она ехала быстро, но аккуратно, все время разговаривая с ним.
А ты не говорил, что у тебя клаустрофобия. Повезло тебе, что я подвернулась. Ничего, сейчас выберемся.
Машина вылетела наружу, в ночь. Ночная темнота отличалась от темноты тоннеля только грязными сугробами в свете фар, и все-таки Джаспер сразу почувствовал, что чудовищная груда камня перестала давить на него, и тронул языком замолчавший зуб.
— Стой.
Выбравшись из машины, он упал на четвереньки у обочины. Его вырвало. Джинсы испачкались в снегу.
— Кажется, теперь все в порядке, — сказал он, забираясь обратно.
— Твой ход, приятель, садись за руль. До отеля осталось минут сорок. Не промахнешься. Тут только одна дорога и только один отель.
Под колесами хрустели, как стекло, обледеневшие сосновые шишки. Дорога пошла в крутой спуск.
— В путеводителе нет ничего про отель? — спросил Джаспер.
— А, с отелем вышла целая история. Забавно. Когда я позвонила забронировать номер, там сказали, мест нет, все уже заказаны. Будет что-то вроде клубной вечеринки. Но я стала их уговаривать, сказала, мы издалека, они даже не представляют, сколько мы проехали. — Серена оперлась ногой о приборную панель и положила голову на плечо Джаспера. В зеркале плавала ее самодовольная улыбка.
— Значит, мест нет? — он подогнал машину к обочине и снова остановился. Устало положил голову на руль.
— Остановка третья, — сказала Серена. — Придется пойти пописать.
— Так есть там места или нет?
— Не волнуйся так. Пожуй резинку. У тебя изо рта пахнет.
Жевать резинку Джаспер не мог, только сосать. Вернулась Серена, и они снова поехали.
— Как твой зуб? Болит?
— Угу. Страшная месть шоколадных конфет.
Ярдов через пятьсот кто-то бросился на дорогу перед машиной. Какое-то животное. Мелькнул тощий хвост поленом. Джаспер ударил по тормозам и вывернул руль. Серена невольно попала рукой ему по лицу, по той стороне, где больной зуб. Джаспер взвыл. Серена треснулась лбом о приборную панель. Машина встала, и, когда дар речи вернулся, Джаспер спросил:
— Ты цела? Мы его не сбили?
— Кто это был? Опоссум? Черт, синяк будет.
— Нет, опоссум вряд ли. Для опоссума он слишком крупный. Может, олень?
— В Новой Зеландии не водятся олени. Тут единственное млекопитающее — летучая мышь. А так — только мы, бедные невинные сумчатые. Сумчатые!
Она даже фыркнула от смеха. Джаспер с изумлением увидел слезы у нее на глазах. Серена так хохотала, что ни слова не могла выговорить.
