Присутствующие заулыбались. Некоторая разрядка строгой обстановки не помешала. И «козел» и «капуста» имели двоякое значение на блатном жаргоне, и метафора полковника могла восприниматься по-разному, хотя суть сказанного от этого не менялась.
Генерал даже глаз не отвел от стола, где крутил пальцами перьевую ручку.
– Может быть, для нас, – продолжил полковник, – эти рейды ничего не дали бы, если бы не копии протоколов. В фирме «Самоцвет» найдена партия алмазов в количестве ста сорока штук. В отличие от готовой продукции, которая хранилась в сейфах в футлярах, алмазы хранились в коробках из-под леденцов. Вторая коробка, идентичная первой, была обнаружена в фирме «Гранат». И в обоих случаях коробки найдены в тайниках, а не в сейфах. Оба руководителя фирмы находятся в следственном изоляторе. Судя по документам, конфискованным в «Самоцвете» и «Гранате», в делах они не соприкасались. Но тут, мне кажется, абсолютно ясно, что обе конторы – под одной рукой. Я просил бы обеспечить мне допуск к делу московских ювелиров и отработать нашу линию.
– Я сегодня же договорюсь с налоговиками, Владимир Сергеевич. Завтра же вы получите доступ к делам и сможете допросить тех, кто вас особо заинтересует. Три дня вам на разбор. Это касается всех. После ваших докладов становится ясным, что сеть по перекачке краденых алмазов за границу развита и действует. В отведенные нам сроки мы не можем терять ни минуты времени.
Я прошу Пестова Николая Дмитриевича заняться Плехановским институтом. Пусть для вас не звучит это странным, но мне нужно знать фамилии всех студентов, кто закончил вуз вместе с Шатыриным и Ромовым, кто и где сейчас работает и чем занимается, кто из педагогов помнит их и может дать характеристики. Список прошу предоставить мне к завтрашнему вечеру.
По статусу и субординации генералами займусь я сам лично. Подполковник Жиров Вячеслав Михалыч займется курьерами. Мы обойдем наш комитет стороной. Завтра утром поедете в Министерство обороны к генерал-лейтенанту Лепехину. Он курирует кадры Московского округа. Его предупредят о вашем появлении. Нам необходимо, чтобы вы получили допуск к архивам бывших военнослужащих округа. Имеются в виду уволенные в запас, ушедшие на пенсию и умершие. Последнее особенно важно. Перечень должен быть полным, с адресами и телефонами, послужным списком, отпусками и взысканиями. Особое внимание обратить на тех военнослужащих, чья судьба пересекалась с курьерами. Майор Виноградов останется со мной в Управлении. Ему труднее, чем вам, ориентироваться в Москве. Полковник Смоляков займется «Октагоном», московским, питерским и всеми, которые существовали в природе. Нас интересуют люди, связанные с этим странным названием. Во времени ограничены все. Завтра жду с результатами к семи вечера в этом кабинете. Все свободны.
Впервые присутствовавшие слышали от Турина такой быстрый, резкий монолог. Дело и впрямь серьезное, если старик так разволновался. Через три минуты кабинет опустел.
4
После бессонной ночи, проведенной в марьинской квартире в обнимку с бутылкой, Журавлев вновь поехал в свой район. Голова напрочь отказывалась работать, и без посторонней помощи ему уже не обойтись.
Он помнил, кто сообщил ему первым о трагедии – парнишка по кличке Монах. Вадим знал всю местную шпану, и те его уважали за независимость, острый ум и быструю реакцию. Монах имел свою шайку, они специализировались по машинам, которые вычищали подчистую, пока лох-хозяин уповал на сигнализацию, оставляя своего железного коня на час-другой без присмотра. Отец Монаха был старым домушником, просидевшим в тюрьмах больше четверти века из своих пятидесяти шести. Пять лет назад Вадим впервые обратился к Максимычу за помощью. Ему нужно было сделать ключ по слепку. Максимыч все понял и стал наставником бывшего опера и будущего вора.
Если судьба семнадцатилетнего Монаха была в большей части закономерностью, как известно, яблоко от яблони…, то перерождение сына судьи, следователя, не поддавалось никакой логике. Сын судьи стал другом вора в законе, жившего в соседнем подъезде. Вот уж действительно, пути Господни неисповедимы.
Максимыч после последней отсидки сдал и отошел от дел. Свою знаменитую сумочку с уникальными отмычками он передал Журавлеву, когда ему надоело изготовлять для него ключи по слепкам. Жил Максимыч за счет общака. Старого, больного вора не забывали и поставили на довольствие, после того, как у него пошатнулось здоровье.
Вадим считал Максимыча очень мудрым мужиком, почти как отца. Но с отцом не поговоришь о личных проблемах. Ему и в глаза лишний раз не глянешь, а Максимычу можно сказать все и выслушать мудрый совет. Правда, Вадим никогда и никому не говорил всего, осторожничал и предпочитал работать в одиночку. Но тем не менее от услуг Максимыча и шайки его сына не отказывался. Жена Максимыча Дуся была привезена им из Сибири после первой отсидки. Тогда у них и родился Бориска, спустя пятнадцать лет прозванный за длинные волосы Монахом. Как говорил Максимыч, он всегда жалел бездомных и ущербных. Дуська оказалась и тем и другим. Вот он ее и пожалел, взял с собой в столицу. А оказалось она очень преданной и верной женой. По всем лагерям за ним моталась. Жила рядом и посылки носила. Только вот беда – Дуся была глухонемой и сына ей одной воспитывать было трудно. Да и с учебой не получалось. Какая там учеба, если жизнь тебя мотает из Красноярского края в Уссурийск, потом в Казахстан, а оттуда в Новгородскую область. Три года сидит, три гуляет, три сидит, три дышит свободой. Но Бориска вырос парнем смышленым, самостоятельным, сильным и неизбалованным, ну а то, что дело выбрал себе не очень престижное, то за это Журавлев осуждать его не мог. Сам из той же категории был.
К девяти утра Вадим прибыл в свой двор и прямиком направился к Максимычу. В свою квартиру он заходить боялся. И не кто-то конкретный его пугал, а то, что там нет отца. Он не мог себе представить, что войдет в дом, а в нем пусто.
Невысокого росточка, лысенький, в очках, хрупкий, как ребенок, Максимыч выглядел невинной овечкой. Но если заглянуть в его глаза, то многое станет понятным. Строгий, пронзительный взгляд, будто все нутро твое переворачивал. В его глазах боль и печаль всех прожитых лет. Раз взглянет на тебя такой шибзик, и ты его уже по плечу не похлопаешь.
– Садись, Дик. Знаю, каково тебе сейчас, и слюни распускать не стану. Одно скажу, отец твой кремень был, за что его урки уважали. Ни одна падла на него не посмела бы руку поднять. Тут орудовали отморозки.
Журавлев сел у окна на стул.
– Что делать, Максимыч, ума не приложу.
– Пацаны мои видели вчера джип во дворе. Рядом с шофером сидел один тип в белом костюме, а через полчаса из твоего подъезда вышли еще трое, сели в машину, и джип уехал. Думаю, это они у тебя в квартире побывали. Того, что в белом костюме, я знаю – Рамзес. Таганской шпаной руководит. Братва к нему претензий не имеет. Он никому ничего не должен и сам в чужие дела носа не сует. Вся команда Рамзеса под каким-то банкиром ходит. В разборках не участвуют, мозоли никому не давят. Слухи ходят, что в легалку играть решили. Кто-то за ним стоит с лохматой лапой. Если Рамзес своих псов с цепи спустил и сам засветился, стало быть, дело нешуточное. А теперь прикинь, браток, где ты мог ему дорогу перейти. Ведь он тебя в два счета вычислил. Не сегодня, так завтра возьмет тебя, и полетят твои петушиные перья в разные стороны.
