Турок сокрушенно покачал головой.
— Тебе не понять. Ступай в школу, пацан.
Ничто так не возбуждает во мне желания понять, как заявление, что мне понять чего-то не дано. Я принялся упрашивать и требовать от него объяснения. Поначалу турок явно вознамерился просто вышвырнуть меня вон, но после моего вопроса, не надоел ли я ему в качестве клиента, стал покладистей и раскололся.
— Безопасность, — произнес он, озираясь вокруг себя в тесном пространстве за прилавком, заставленным полками с турецкими бакалейными товарами и кадушками с кофейными зернами и приправами. — Правительство. Они теперь за всеми следят, в газетах писали. Патриотический акт II, его вчера конгресс принял. Теперь они могут следить, когда ты пользуешься карточкой. Я говорю, нет. Я говорю, мой магазин не станет помогать им следить за моими покупателями.
У меня от изумления даже челюсть отвисла.
— Наверное, думаешь, это ерунда? Что страшного, если правительство знает, когда ты покупаешь кофе? Потому что для них это способ знать, где ты есть, где ты был. Думаешь, почему я уехал из Турции? Где правительство всегда шпионит за человеком, там нехорошо. Двадцать лет назад я переехал сюда ради свободы — я не помогаю им забрать свободу.
— Но вы понесете большие убытки, — невольно вырвалось у меня, хотя мне хотелось назвать его героем и пожать ему руку. — Теперь все пользуются дебетовыми карточками.
— Может, уже не всегда. Может, мои покупатели знают, что я тоже люблю свободу, и потому приходят сюда. Я повешу объявление в витрине. Может, другие магазины сделают так же. Я слышал, Американский союз за гражданские свободы подаст на правительство в суд.
— Отныне буду покупать кофе только у вас, — пообещал я совершенно искренне и сунул руку в карман. — Ой, только сейчас у меня нет с собой денег.
Турок с важным видом поджал губы и кивнул:
— Много людей говорят то же самое. Ничего, отдай сегодняшние деньги АСГС.
За две минуты мы с ним сказали друг другу больше, чем за все мои прежние посещения кофейни, вместе взятые. Я и предположить не мог, что этот турок способен на подобные душевные порывы. Для меня его кофеиновый бизнес всегда был просто составной частью жизни в нашем благополучном районе. А теперь я пожал ему руку и вышел на улицу, ощущая себя членом одной с ним команды. Секретной команды!
Я пропустил два учебных дня, но, похоже, не слишком отстал от остальных по пройденному материалу. В один из этих дней, когда весь город приходил в себя от пережитого потрясения, школу вообще закрыли. А второй, очевидно, был посвящен траурным мероприятиям в память тех, кого считали погибшими или пропавшими без вести. Газеты опубликовали их биографии, воспоминания близких. Интернет переполнили тысячи коротких некрологов.
Среди этих предполагаемых жертв значилась и моя фамилия, из-за чего я оказался в совершенно дурацком положении. Ничего не подозревая, я приперся в школу, но стоило мне ступить на территорию кампуса, как раздался чей-то вопль, и меня тут же окружила толпа человек в сто. Мне трясли руки, хлопали по спине, а две незнакомые девчонки одарили меня поцелуями, которые дружескими никак не назовешь. В общем, встретили как рок-звезду.
Учителя вели себя не намного сдержаннее. Мисс Галвез расплакалась так же, как моя мама, и минуты три не выпускала меня из своих объятий. Усевшись на место, я тут же увидел в классе нечто новое — на меня смотрел объектив видеокамеры. Мисс Галвез перехватила мой взгляд и вручила мне лист бумаги с каким-то текстом и смазанным логотипом школы на отксеренном бланке.
Совет объединенного школьного округа Сан-Франциско собрался в минувшие выходные на чрезвычайную сессию и единогласно принял обращение к родителям школьников всего города разрешить установку в классах и коридорах каждой школы телекамер кабельной системы наблюдения. По закону нас не могли принудить ходить в школу, в которой стены облеплены такими камерами, но в нем ничего не говорилось против того, чтобы мы добровольно отказались от своих конституционных прав. В обращении также выражалась уверенность, что родители школьников окажут безоговорочную поддержку инициативе Совета. Тем детям, чьи родители не согласятся с этим решением, будет предоставлена возможность заниматься отдельно в «незащищенных» классных комнатах.
Так почему в наших классах теперь установлены камеры наблюдения? Ну да, конечно, из-за террористов. Образовательный Совет ухитрился прийти к умозаключению, что, взорвав мост, террористы дали понять: следующими объектами их разрушительных устремлений станут школы.
Я раза три перечитал текст обращения и поднял руку.
— Что тебе, Маркус?
— Мисс Галвез, можно вопрос?
— Да, Маркус.
— Мисс Галвез, ведь цель терроризма — заставить нас бояться, не так ли? Потому его и называют терроризм — от слова «ужас»!
— Да, наверное.
Весь класс уставился на меня. Я не значился среди лучших учеников школы, но не упускал возможности поучаствовать в дискуссиях и спорах. Все ждали, что я откаблучу на этот раз.
— Разве теперь, устанавливая камеры наблюдения в школах, мы не поступаем так, как хотят террористы? Если нам страшно, значит, они добились своего!
По классу прокатились нервные смешки. Кто-то поднял руку. Это был Чарльз. Мисс Галвез вызвала его.
— Установка камер обеспечивает нашу защищенность, а значит, мы меньше боимся.
— Защищенность от чего? — спросил я, не дожидаясь, когда мне дадут слово.
— От терроризма! — ответил Чарльз, и все согласно закивали.
— И как же они нас защищают? Предположим, в школу врывается увешанный бомбами террорист-самоубийца, и мы все взлетаем на воздух…
— Мисс Галвез, Маркус нарушает школьные правила. Нам нельзя рассказывать анекдоты о террористах.
— Кто рассказывает анекдоты, я?
— Так, спасибо вам обоим, — вмешалась мисс Галвез. Она явно расстроилась из-за того, что я чуть не сорвал ей урок. Черт меня дернул за язык! — Думаю, тема для дискуссии интересная, но давайте отложим ее на будущее, когда улягутся страсти. Боюсь, сегодня вы слишком разгорячитесь. А сейчас вернемся-ка к обсуждению суфражистского движения.
Оставшееся время мы говорили о суфражистках и их лоббистских приемах, когда они, к примеру, вчетвером проникали в кабинеты конгрессменов, капали им на мозги и стращали крахом политической карьеры, если те не перестанут лишать женщин права голоса. Мне это понравилось, потому что я в принципе одобряю, если маленький и слабый умеет заставить большого и сильного вести себя порядочно. Но сегодня у меня не очень-то получалось сосредоточиться на теме урока — скорее всего из-за отсутствия Даррела. Мы с ним оба любили обществоведение; сейчас бы запустили наши ноутбуки и вовсю обменивались бы мнениями по IM Paranoid в дополнение к общему обсуждению.
У меня в сумке лежали двадцать дисков с копиями операционной системы «параноид-иксбокс», «выжженные» мной прошедшей ночью. На переменах, в столовой и на самостоятельных занятиях я раздал диски ребятам, которых знаю как реальных фанатов компьютерных игрушек. В прошлом году они все отхватили себе по «иксбокс-универсалу», а то и по два, но большинство перестало пользоваться ими: игры стоили недешево, а кайфа мало. Я отводил их в сторонку и расхваливал социальные игры на «параноид-иксбокс» — мол, бесплатные и прикольные, и на них западают крутые фанаты по всему свету.
