По ее тону я понял, что эта женщина, будь она подругой моей маме или нет, оказывает ей великую услугу, позволив вытащить себя из постели и согласившись выслушать. Очевидно, нелегко быть известной журналисткой, специализирующейся на расследованиях. Человек, наверное, миллион сочли бы за счастье, если бы она взялась за их дело.
Мама кивнула мне — мол, начинай. Несмотря на то, что я пересказал свою историю уже три раза за сегодняшний вечер, язык у меня вдруг стал плохо слушаться. Одно дело рассказывать родителям или отцу Даррела, и совсем другое сейчас — ведь наступает совершенно новый поворот во всей игре.
Я медленно говорил, подбирая слова и глядя, как Барбара делает пометки в блокноте. Пока объяснил, что такое ИАР и как мы с Даррелом слиняли в тот день из школы, выпил целую чашку кофе. Эта часть рассказа вызвала особенно напряженное внимание у мамы с папой и мистера Гловера. Я налил себе еще кофе и выпил его в течение той части, когда нас забрали и отвезли в тюрьму. К финалу повествования я прикончил весь термос и хотел писать со страшной силой.
В ванной комнате было так же пустынно, как в гостиной. Возле умывальника лежало органическое мыло коричневого цвета, пахнущее землей. Я вернулся под молчаливыми взглядами взрослых.
Слово взял мистер Гловер. Ему, понятно, было нечего сказать по существу дела, он просто объяснил, что является ветераном, что его сын хороший мальчик, и каково это — поверить в смерть собственного ребенка, и как его бывшая жена, мать Даррела, получив это известие, лишилась чувств и в итоге очутилась в больнице. Мистер Гловер плакал, никого не стесняясь; слезы текли по горестным складкам на его лице и падали на обшлага мундира, оставляя на них темные пятна.
Барбара опять вышла в соседнюю комнату и вернулась с бутылкой ирландского виски.
— Это «Бушмилс», пятнадцать лет выдержки в бочке из-под рома, — сообщила она, расставляя на столе четыре стаканчика — меня, естественно, побоку. — Уже десять лет, как нет в продаже. Думаю, сегодня подходящий повод, чтоб откупорить бутылку.
Барбара разлила виски по стаканчикам, подняла свой и отпила половину. Остальные последовали ее примеру. Потом выпили еще, опорожнив стаканчики. Барбара разлила по новой.
— Ну ладно, — заговорила она. — Вот, что я могу сказать прямо сейчас. Я вам верю. И не только потому, что знаю тебя, Лилиан. История звучит правдоподобно и подтверждает слухи, которые до меня доходят. Но мне мало одного вашего слова. Я проведу всестороннее расследование вашего рассказа и ваших личных жизней. Мне надо убедиться, что вы ничего не скрываете от меня, иначе это всплывет позже и дискредитирует информацию. Мне нужно знать все, как на исповеди! Работа по подготовке публикации может продлиться несколько недель. Важно также не накликать лишних неприятностей на вас и на Даррела. Если он действительно стал жертвой произвола ДНБ, то любая преждевременная утечка информации заставит их перевезти его к черту на кулички. Скажем, в Сирию. Или они сделают что-нибудь еще похуже.
Барбара многозначительно помолчала. Я понял, что она имеет в виду вероятность убийства Даррела.
— Сейчас я отсканирую это послание и сфотографирую вас двоих. Позже пришлем еще и редакционного фотографа, но мне хотелось бы уже сегодня все хорошенько задокументировать.
Я взял записку Зеба и прошел вместе с Барбарой в свободную спальню, переделанную под рабочую комнату, ожидая увидеть там стильное, но скромное оборудование в духе интерьера всего дома. Однако помещение было забито самыми новейшими компьютерами, большими плоскими мониторами, а огромный сканер позволял скопировать целый газетный разворот. Барбара уверенно управлялась со всеми этими девайсами. Я с одобрением заметил, что она пользуется операционной системой «параноид-линукс». Леди знает свое дело.
Шум от компьютерных вентиляторов создавал стабильную звуковую «завесу», но я все же для верности поплотнее закрыл дверь и приблизился к Барбаре.
— Хм-м… Барбара!
— Да?
— По поводу того, что вы говорили, что может быть использовано для моей дискредитации.
— Та-ак?
— Если я в чем-то признаюсь, вас ведь не могут вынудить рассказать об этом?
— Теоретически нет. Скажу тебе вот что: я дважды угодила за решетку и оба раза могла бы избежать этого, если бы выдала источник информации.
— Угу… Угу. Ладно. Ух ты. Да уж. Ого, за решетку. Ну, ладно. — Я набрал полную грудь воздуха. — Вы слышали об икснете? О M1k3y?
— Слышала.
— Так вот, я и есть M1k3y.
— Ага, — произнесла Барбара, не переставая работать со сканером. Она подняла крышку и перевернула записку обратной стороной. Сканер обладал невероятной разрешающей способностью, не меньше десяти тысяч точек на квадратный дюйм, на экране это выглядело как изображение, полученное через электронный микроскоп.
— Ну что ж, это, несомненно, придает делу новый оттенок.
— Да, наверное, — согласился я.
— А твои родители, конечно, не знают.
— Нет. И я не уверен, что им надо знать.
— Однако и в неведении их оставлять нельзя, так что тебе придется над этим поразмыслить. И я тоже должна как следует все обдумать. Ты можешь зайти ко мне на работу? Мне хотелось бы в точности понять, что все это значит.
— У вас есть «иксбокс-универсал»? Я бы захватил с собой инсталлятор.
— Да, думаю, найдем. Когда придешь в редакцию, скажи в приемной, что ты мистер Браун и тебе назначена встреча со мной. Они все поймут. Тебя не станут регистрировать и отключат видеокамеры наблюдения вплоть до твоего ухода, а то, что успеет попасть на пленку, сотрут.
— Вот здорово! — восхитился я. — Кажется, мне это тоже нравится.
Барбара ухмыльнулась и довольно чувствительно ткнула меня кулаком в плечо.
— Сынок, я в этой игре уже черт знает сколько времени! И до сих пор мне удавалось провести на свободе больше лет, чем на нарах. Как говорится, в нашем деле лучше перебдеть, чем недобдеть!
На следующее утро в школе я был похож на зомби. Накануне спал всего три часа, и даже выпитые три чашки настоящего турецкого кофе не смогли полностью пробудить мой мозг. Кофе — продукт, вызывающий привыкание, поэтому, чтобы ощутить его бодрящее воздействие, приходится постоянно увеличивать дозы.
Лежа ночью в постели, я долго размышлял о том, что мне делать дальше. Мое сознание металось в лабиринте узких, извилистых, неразличимых между собой коридорчиков, ведущих к одному и тому же тупику. Как ни верти, единственным выходом для меня оставался визит к Барбаре Стрэтфорд, который под многим подведет черту.
После окончания уроков мне хотелось только доползти до дома, упасть на кровать и уснуть мертвым сном. Вместо этого я потащился в портовую часть города, где располагалась редакция газеты «Бэй Гардиан». Нетвердо ступая и глядя себе под ноги, я вышел за ворота школы, свернул на Двадцать четвертую улицу, и тут сбоку от меня возникла другая пара ног, обутая в знакомые туфли. Я остановился.
