К моему возвращению «домой» в Мишн Зеб припас для меня пиццу. Мы ночевали под автомобильной эстакадой в походной палатке военного образца, списанной из армейского имущества за ненадобностью. Трафаретные буквы у нее на боку возвещали: «Координационный совет Сан-Франциско по оказанию помощи бездомным».
Пицца была из «Домино», холодная и уже чуть подкисшая, но тем не менее необычайно вкусная.
— Тебе что, нравится пицца с ананасами? — спросил я Зеба. Он снисходительно улыбнулся.
— Нам, фриганам, выбирать не приходится.
— Каким еще фриганам?
— Знаешь, есть такие вегетарианцы, которые употребляют исключительно растительную пищу, так вот их называют веганами. А фриганы едят исключительно свободную еду.
— Что значит — «свободную»?
Зеб опять улыбнулся.
— Свободная значит ничейная. Подходи и бери.
— Ты что — спер эту пиццу?
— Да нет же, балда! Просто взял, но не с магазинного прилавка, а с другого, поменьше, того, что позади магазина. Знаешь, черный такой, железный? С запашком?
— Ты подобрал это на помойке?!
Зеб заржал, запрокинув назад голову.
— Ясен болт! Видел бы ты сейчас свое лицо! Да не ссы, чувак, не отравишься. Ее выбросили не потому, что типа испорченная — нет, свеженькая, просто накрылся чей-то заказ. Правда, ближе к концу рабочего дня помойку поливают крысиным ядом, но если вовремя подсуетишься, ты в прибыли. Видел бы ты, что выбрасывают из бакалейных магазинов! Стоит одной несчастной клубничке замохнатиться, они избавляются от всей упаковки. Подожди до завтрака, приготовлю тебе такой фруктовый салат — язык проглотишь!
Я перестал его слушать. Ну и что, в самом деле, пицца как пицца. Она не стала заразной от того, что валялась в мусорном баке. А если и вызывала неприятное ощущение, то лишь потому, что ее сделали в «Домино», худшей пиццерии Сан-Франциско. Мне их еда никогда не нравилась, и я окончательно от нее отказался, когда узнал, что владельцы «Домино» спонсируют крезанутых политиков, по убеждению которых разговоры о глобальном потеплении климата или об эволюции природы — происки сатаны.
Однако отделаться от неприятного ощущения не удавалось.
И все-таки в этой ситуации имелась своя положительная сторона. Зеб, сам того не желая, открыл для меня целый мир, не видимый со стороны, о существовании которого я никогда не задумывался. А ведь он существовал вне и независимо от официальной системы.
— Значит, фриганы, говоришь?
— Или взять еще йогурты, — сказал Зеб, отчаянно кивая головой. — Для фруктовых салатов. После истечения срока годности их тут же выбрасывают. Но они ведь не зеленеют в полночь, которая отделяет дату использования от следующего дня. Это же йогурт, он сам по себе уже прокисшее молоко, если уж на то пошло!
Я проглотил кусок пиццы со странным привкусом. Да еще этот разговор про крысиный яд, зеленый йогурт, мохнатую клубнику… К такому не скоро привыкнешь.
Я откусил еще и подумал, что пицца «Домино» на халяву не такая уж противная.
После долгого и полного изнурительных переживаний дня было приятно вытянуться в теплом спальном мешке Лайэма. Ван, конечно, уже встретилась с Барбарой и передала ей видеозапись и фотоснимок Даррела. Утром я позвоню журналистке и спрошу, что она думает по поводу моих дальнейших действий. Когда материалы будут опубликованы, мне придется объявиться, чтобы лично засвидетельствовать их подлинность.
Уже погружаясь в сон, я видел, как иду сдаваться в одно из тех больших, с колоннадой при входе, зданий Сивик-сентра, а объективы многочисленных видеокамер провожают в последний путь злополучного M1k3y.
Подступающее забытье превратило неумолчный шум автомобильного потока над головой в океанский прибой. По соседству с нашей стояли другие палатки с бомжами. Днем я успел пообщаться кое с кем, но с наступлением темноты каждый жался поближе к собственному пристанищу. Все они были намного старше меня, угрюмые и неприветливые, но ни на психов, ни на насильников похожи не были. Просто неудачники, которым не повезло в жизни, или не хватило ума принять правильное решение, или то и другое одновременно.
Очевидно, я крепко уснул, потому что не помнил ничего до мгновения, когда в лицо мне ударил ослепительно яркий свет.
— Вот он, — произнес голос по ту сторону сияния.
— Взять его, — скомандовал второй, знакомый мне голос, часто звучавший в сновидениях — наставительный, требующий назвать пароли. Голос дамы с топорной стрижкой.
Мне тут же надели на голову мешок и затянули веревку на горле так туго, что меня вырвало, а пока я кашлял и задыхался в кашице из съеденной накануне фриганской пиццы, чьи-то сильные руки крепко связали мне запястья за спиной, потом щиколотки. Меня, как бревно, закатили на носилки, подняли и отнесли в машину — под ботинками носильщиков лязгнули две металлические ступеньки. Тут носилки опустили на пол, застеленный чем-то мягким. Дверь закрылась, и после этого я ничего не слышал, кроме моего пускания пузырей в собственной рвоте. Очевидно, салон или фургон был обит звуконепроницаемым материалом.
— Ну, что ж, со свиданьицем. — Топорная Стрижка. Я почувствовал, как под ее тяжестью качнулся пол машины, когда она поднялась внутрь. Мой рот был наполнен блевотиной, которая потихоньку просачивалась в горло. Я не мог нормально дышать, все время захлебывался и кашлял.
— Не беспокойся, мы не дадим тебе умереть, — сказала Топорная Стрижка. — Если ты захлебнешься, мы сделаем искусственное дыхание.
Какие-то чудовищные всхлипы вырвались у меня изо рта и горла, когда я судорожно втянул в легкие вместе с рвотной массой толику воздуха. Все тело свело судорогой от мучительного, выворачивающего наизнанку кашля, и меня снова стошнило. Я стал хватать ртом воздух, и все повторилось.
— Видишь, у тебя получается, — сказала дээнбистка. — Не все так плохо. Добро пожаловать домой, M1k3y! Мы приготовили для тебя особое местечко.
Постепенно я как-то действительно приноровился и даже немного расслабился под плавное покачивание движущейся машины. Поначалу мне было дурно от невыносимого запаха полупереваренной пиццы, но, как это происходит с любыми сильными раздражителями, мозг мало-помалу подстроился и почти перестал его воспринимать. Лежать на мягко качающихся носилках стало почти приятно.
И вдруг произошло нечто невероятное. Вдруг нахлынул глубокий, блаженный покой, подхватил меня, будто ласковая и теплая океанская волна с нагретого солнцем пляжа, и бережно, как ребенка, держа на плаву, понес дальше, в теплое море под теплым солнцем. После бесчисленных перипетий я все-таки попался, но это уже не имело никакого значения. Я передал информацию Барбаре. Я создал икснет. Я победил. А если даже и проиграл в чем-то, я сделал все, что было в моих силах. Мне удалось сделать больше, чем я мог надеяться когда-либо сделать в своей жизни. Лежа на полу дээнбистской машины, я перебирал в уме и раскладывал по полочкам собственные достижения — наши общие достижения! Мой город, мою страну, целый мир населяли люди, не желающие жить по указке ДНБ. Нашу борьбу не задушить. На нас всех тюрем не хватит.
