— Стюардесса, иранская принцесса, сидела, наклонившись вперед, и пыталась подобрать свою голову, а голова лежала у нее в ногах — наверное, упала при толчке самолета, я хочу сказать, соскочила с колен — она как будто хотела приставить ее обратно к плечам…
— Полноте, мисс Хедрикс, такие вещи случаются. Вы пережили сильный шок, но теперь все будет хорошо.
Он взял ее под локоть, вокруг суетились сестры. Среди них была одна толстуха, совсем черная, с чудесным американским лицом, как у какой-нибудь mamma
[37]
из Луизианы, она гладила Стефани руки, и та, рыдая, бросилась ей на грудь, пытаясь объяснить…
— Повсюду головы, они бегали, как крабы, сталкивались, как в бильярде, понимаете… А пилот-югослав перед смертью переоделся бедуином…
— Тише, тише, девочка, сейчас все пройдет…
Она даже не почувствовала укола и заснула на груди у своей матери — та, похоже, вернулась после стольких лет отсутствия.
8
Стефани проспала тридцать шесть часов кряду, а когда проснулась, то ощутила волчий голод, и в мыслях у нее было лишь одно: есть, есть и есть. Ей снились литературные сны, полные гениальных описаний вкуснейших блюд, и она решила вернуться в Нью-Йорк и открыть дорогой ресторан.
Первым делом она попросила зеркало: все было не так страшно, как она опасалась.
Ее палата была наводнена розами, их с наилучшими пожеланиями скорейшего выздоровления прислали: Али Рахман, Его Превосходительство министр иностранных дел господин Самбро, Его Превосходительство министр внутренних дел и туризма сэр Давид Мандахар, Его Превосходительство посол Соединенных Штатов Америки господин Эдвард Хендерсон…
Поначалу ей запретили разговаривать. Потом жар у нее прошел, и на четвертый день, войдя утром в ее палату, доктор Салтер застал ее сидящей в постели перед горой бараньих котлет.
— Молодец, — сказал он. — С вами приключилась ужасная история, мисс Хедрикс. Какая страшная авиакатастрофа!
Она положила вилку.
— Какая катастрофа? Речь идет о чудовищном убийстве, совершенном самым жестоким, самым средневековым способом. Мне никогда не забыть, как эти отрубленные головы катались по полу… Газеты опубликовали снимки?
Лицо молодого врача застыло.
— Не думайте больше об этом, мисс Хедрикс. Не думайте ни о чем. Вы еще очень слабы.
— Нет. Я не слабая. У меня, знаете ли, крепкие крестьянские корни — французские и ирландские. Самолет нашли?
— Да. Фотография появилась в газетах.
— Виновных арестовали?
Доктор Салтер слегка вздохнул.
— Если вы имеете в виду причину авиакатастрофы, то ведется следствие. Вероятно, технические неполадки.
Она внимательно посмотрела на него.
— Что это вы тут пытаетесь мне рассказать, доктор?
— Но…
— Речь идет не об авиакатастрофе. Это не было авиакатастрофой в обычном смысле слова. Самолет разбился, потому что пилот получил две пули в спину. Второй пилот исчез, так же как и все пассажиры-хасаниты и один англичанин. Все остальные пассажиры этого адского самолета, кроме Массимо и меня, были обезглавлены. Я хочу, чтобы вы наконец поняли: им отрубили головы. Топором, или саблей, или каким-то другим подходящим для этого дела инструментом, не знаю. Что об этом написали газеты? Какие есть гипотезы? Кто мог совершить столь чудовищное злодеяние и с какой целью? И почему нас с Массимо не тронули? Не делайте такого вида, доктор. Если вы пытаетесь убедить меня, что я спятила, и что я не видела того, что видела, значит, одно из двух: или же вы ничего не знаете, или же вы их сообщник…
Врач, до этого по-дружески сидевший в изножье кровати, встал. Теперь он был похож на светлого спаниэля, лысоватого, грустного и очкастого.
— Разумеется, я не в курсе того, что произошло, мисс Хедрикс, это правда. Мы поговорим об этом позднее, когда вам будет лучше. Это чудо, что вы выжили и в авиакатастрофе, и в пустыне…
Он наклонился и дотронулся пальцем до лица Стефани. Ее кожа настолько огрубела, что она даже не почувствовала прикосновения.
— Не так уж плохо, — сказал он, но это не было данью ее красоте: он думал о состоянии ее эпидермиса.
— Разумеется, никакое это не воздушное пиратство, — сказала Стефани. — Террористы могли убить пассажиров. Но зачем бы они стали рубить им головы? Это была продуманная мизансцена… Утонченная жестокость, изощренное устрашение, которое не могло быть немотивированным, которое преследовало какую-то цель… Все эти несчастные держали головы на коленях… Так что, доктор, я задаю вам вопрос: что это за цель? И почему нас с Массимо не тронули?
Внезапно Стефани поняла — и это вызвало у нее прилив возбуждения, почти экзальтации: наконец-то что-то обретало смысл.
— А я скажу вам почему: им нужны были свидетели!
Доктор глубоко вздохнул и поднял руку. Но Стефани не дала ему заговорить. Наконец-то перед ней забрезжил слабый свет, но это все же было начало…
— Они рассчитывают, что мы с Массимо обо всем расскажем, чтобы этот геноцид не могли замять те… те, кто его совершил, вот!
Она призадумалась.
— Нет, что-то тут не клеится, — сказала она мрачно.
Доктор Салтер еще раз бросил взгляд на температурный лист у нее над кроватью. Температуры у нее уже не было.
— Я считаю, что вам необходим продолжительный сон и полный покой, — сказал он.
Как и все женщины, которые вынуждены выживать в мужских джунглях, Стефани имела большой опыт общения с мужчинами. Она ясно видела, что доктор Салтер человек абсолютно честный. Значит, было лишь одно объяснение. Он не знал. Но если он ничего не знал, то только потому, что ни местные газеты, ни радио его ни о чем не проинформировали. Никто не был в курсе. А ведь кто-то же забрал тела… Значит…
— Доктор, что пишут газеты?
— Я не читаю по-арабски, но у нас тут есть местная газета на английском, и она опубликовала подробный рассказ о случившемся. Самолет разбился через два часа после взлета. Экипаж и все пассажиры погибли сразу, кроме вас и вашего итальянского друга. По словам последнего, вы ждали три дня, пока к вам не пришла помощь. На вас случайно наткнулся какой-то караван… Вам необыкновенно повезло. Вы многим обязаны господину дель Кампо. Он настоящий герой. Он целый день нес вас на руках и на плечах…
— Что?
Стефани была настолько возмущена, что ей даже не удалось задействовать все богатство своего словарного запаса. Она ошарашенно уставилась на врача.
— Я сейчас дам вам успокоительное, мисс Хедрикс. Могу со всей ответственностью заявить, что через несколько дней вы полностью оправитесь. А если вы хотите послать телеграмму родным или друзьям…
