Но она отказалась уступить страхам, порожденным нервным напряжением и жарой. Глупо было воображать, что все номера в «Метрополе» заняты убийцами и заговорщиками. Этот тип казался ей опасным просто потому, что она чувствовала себя в опасности.
— Отправлю из Рима. Я там буду завтра рано утром. Больше вам ничего не нужно?
— Нет, спасибо.
Он кивнул головой и направился к лестнице. Она бросила взгляд на бирку, привязанную к его сумке: X. Мендоса. Похоже на артиста мюзик-холла. Может, иллюзионист или жонглер.
К счастью, из номера 116 вышел, посвистывая, самый что ни на есть обычный и симпатичный турист. Он источал успокаивающую банальность, и Стефани вручила ему три последних конверта с той мгновенной доверчивостью, которую внушает знакомая деталь в неизвестном пейзаже. Он схватил письма, быстро проговорив:
— Извините, я всегда боюсь опоздать на самолет. Это нервное. Будьте спокойны, я не забуду.
Коридор снова опустел.
Она вернулась к своему номеру и какое-то время не решалась открыть дверь. Она не боялась, что снова увидит головы: она боялась, что больше их не увидит… Тогда ей останется лишь отправиться на лечение в какую-нибудь швейцарскую клинику.
Но они были там, такие же мирные, как и прежде. Стефани вздохнула с облегчением. Они — это все, что у нее было достоверного, и это была причина дорожить ими. Она взяла свою сумку «Гуччи», вытряхнула все ее содержимое и аккуратно положила внутрь головы, одну на другую. Застегнула молнию, повесила сумку на плечо и спустилась в холл.
Двое служащих тотчас устремились к ней, протягивая руки. Но Стефани отстранила их, толкнула дверь-вертушку и вышла на улицу.
16
Такси — красный «форд» — тотчас тронулось с места и остановилось рядом с ней. Других такси перед отелем не было, и достаточно было одного взгляда на лицо водителя — молодой полицейский, какие есть во всех странах, притворная улыбка, колючий взгляд и усы — чтобы понять, что ему поручено следить за ее перемещениями. Она прошла мимо, не остановившись.
До дороги, спускавшейся к городу, было сто метров; она не прошла и пятидесяти, как такси догнало ее и поехало рядом. Водитель заговорил с ней по-английски, используя немногие известные ему слова с экспрессивной ловкостью, настойчивостью и с самомнением опытного лингвиста;
— Come… No walk, very hot… I take you…
[56]
Она продолжала идти со строгим лицом, глядя прямо перед собой. Сумка была тяжелой. «Форд» продолжал очень медленно ехать рядом, водитель, лучась улыбкой, протянул к ней руку.
— I take… Very heavy…
[57]
Стефани бросила на него убийственный взгляд, отпрянула и пробежала несколько метров. Она прижимала сумку к себе, но о том, чтобы бежать с такой тяжестью, не могло быть и речи. Она остановилась. В голове как будто сталкивались камни; она вся покрылась потом…
«Форд» замер рядом с ней.
Водитель, по-прежнему скалясь, протягивал руку.
Стефани чувствовала, как солнце, будто растопленный воск, течет по ее плечам.
— I take… Cheap…
[58]
Она наклонилась к нему и выплеснула ему на голову несколько простых и ясных выражений:
— Fuck off you bastard, leave me alone…
[59]
Улыбка на лице водителя погасла. Похоже, понимал он по-английски лучше, чем говорил.
Она пошла дальше. Такси остановилось — водитель больше ее не преследовал, хотя двигателя не заглушил. В любом случае, такси не могло въехать в узкие улочки медины. Оставалось еще преодолеть четыреста метров до высоких, пятнадцатиметровых, ворот, одних из двенадцати, что открывали доступ в старый город. Сумка была слишком тяжела: у Стефани было ощущение, будто она возвращается с рынка с десятью килограммами дынь. Тревога, усталость, жара и жар видоизменяли пейзаж и придавали ему видимость тромплея:
[60]
ей казалось, будто она идет к раскрашенному полотну, которое того и гляди разорвется, чтобы сцапать ее и поглотить. Жар. Она остановилась. У нее больше не было сил идти, она стала искать, где бы сесть и немного отдышаться, какой-нибудь камень, колодец, но ничего не нашла. Как это всегда с ней бывало, сильное раздражение и смятение переросли в гнев. Ну и ладно, merde,
[61]
сказала она себе по-французски, поставила сумку на землю и уселась сверху.
Почти тотчас же она услышала шум двигателя, затем «форд» снова остановился перед ней. Стефани достала из сумочки сигарету и закурила, водитель ждал с улыбкой на губах. Он пустился в долгие разглагольствования при помощи тех пятнадцати-двадцати английских слов, которыми владел. Стефани пристально смотрела на него. Теперь она была уверена, что полиция не в курсе. Они не знают, что у нее есть доказательства, что кто-то — вероятно, родственники жертв — доставили их к ней в номер, и что эти доказательства здесь, в сумке, на которой она сидит. Если бы у них было малейшее подозрение, они бы немедленно ее забрали. И поскольку они не могут отрицать очевидное… Мисс Стефании Хедрикс, известная топ-модель, погибла сегодня в автомобильной аварии в Хаддане, ее такси…
Она встала, отшвырнула сигарету, подняла сумку и направилась к Воротам Покоя: именно так назывался этот вход в старый город в те времена, когда он вел к оазису, где теперь возвышался «Метрополь».
Она остановилась у первой открытой лавки, где торговали прохладительными напитками, и спросила дорогу к агентствам «Франс-пресс» и «Ассошиэйтед пресс». Это прозвучало так, как если бы она говорила о «Сарди»
[62]
или «Серебряной Башне».
[63]
Торговец кивнул головой «да, да» и подал ей стакан кока-колы, полагая, вероятно, что ни о чем другом и речи быть не могло. Сапожник и бакалейщик из соседних лавок тоже никогда не слышали об информагентствах, но говорившего по-английски цирюльника, к которому она затем обратилась за советом, осенила сколь простая, столь и прекрасная мысль: он предложил проводить ее в полицейский участок, так как полиция Хаддана, сказал он с гордостью, все знает и всегда все находит. Она его поблагодарила, и поскольку он уже выходил на улицу, чтобы проводить ее, заверила, что передумала и возвращается в гостиницу.
