Али Рахман принял ее в парке, где только что беседовал с посетителями, она увидела лишь, как они, в колыхании белых одежд, удаляются по аллее. На газон был брошен красно-черный афганский ковер, принц стоял посередине, в тени пальм, манговых деревьев и цветущих зарослей, которые здесь называли экзотическими, потому что происхождением они были из Италии. На ветвях деревьев сидели павлины и горлицы, на ковре на серебряных блюдах лежали фрукты и сладости; позади принца на расстоянии шепота стоял тот, кто никогда с ним не разлучался. К удивлению Стефани, когда он ее увидел, на его затерянном во времени лице мелькнула тень приветственной улыбки. Она никак не ожидала, что ее появление доставит ему удовольствие…
Позади находился чудесный мозаичный фонтан, игравший в последних лучах дня всеми мыслимыми оттенками зеленого цвета…
Али был одет в палевый вышитый кафтан; завязанный тюрбаном платок, украшенный посередине лба рубином, ниспадал на правое плечо; на принце были белые брюки-галифе для верховой езды. Изогнутая сабля правителей Хаддана, ножны которой были инкрустированы жемчугом, выглядела так, будто ее только что окунули в Млечный путь, и в этом одеянии падишахов, относящемся к семнадцатому веку, юный принц так хорошо вписывался в окружающую обстановку, что его костюм казался такой же частью пейзажа, как цветы и птицы.
— Извините меня за несколько экстравагантный наряд… Сегодня день дахра: я провел его среди бедняков, в деревнях…
Стефани сделала понимающий вид, подумав при этом, зачем нужно так выставлять напоказ роскошь, когда посещаешь бедняков. Она заметила на краю фонтана радиоприемник «Трансоушиэник» с вытянутой антенной, а рядом двух воркующих горлиц. Внезапно ее вновь охватило почти яростное чувство, что все вокруг нереально, что это сон, как будто за всем, что она видела, находился совсем иной мир, затаившийся и готовый внезапно явиться и раскрыться… Жар и нервное истощение всюду искали поводы для тревоги и вызывали ее по внешне правдоподобным причинам, и Стефани знала, да, она просто-напросто знала, что в окрестных кустарниках спрятаны некие предметы. Она даже махнула рукой, чтобы прогнать огромных зеленых мух, которые жужжали у нее перед глазами… И это ужасное присутствие, тем более нечеловеческое, что у него было человеческое обличье… лицо Мурада наводило на мысль о египетских жрецах, проклятиях, гробницах неизвестных богов и обо всем, что Стефани знала о фараонах и их верных слугах, которых хоронили вместе с хозяином, чтобы они могли служить ему и после смерти…
— Как вы прекрасны!
Она так привыкла слышать эту фразу, что после нее мир вокруг снова стал понятным и естественным, как будто бы позаимствовав у банальности комплимента привычный вид.
— У вас потрясающее платье…
— Вы находите?
Стефани повернулась на каблуках, взметнув локоны и муслин, вновь обретая, благодаря профессиональному рефлексу, движение, позу и улыбку… Она только теперь обратила внимание на свое платье: ведь она вытащила из чемодана с коллекцией первое, что попалось под руку…
— Это туалет от Нины Риччи, платье-туника из вышитой органзы… В комплекте с лисьим боа… Цена двадцать девять тысяч девятьсот франков…
Она прервала свою речь и поднесла руки к вискам.
Стеф, ты совсем спятила. Ты же пришла, чтобы… Она посмотрела вокруг себя. Сумка «Гуччи» лежала на газоне у ее ног.
Стефани схватила сумку и вытряхнула ее содержимое на ковер.
Ей сразу же стало лучше. Слава Богу, оно на месте. Всё на месте.
Она нагнулась и подобрала голову, которая, выпав, легла набок. Она поставила ее прямо, и немного поправила волосы.
Лед растаял, и казалось, что по мертвому лицу струятся слезы.
Молодой человек смотрел на лицо стюардессы с озабоченным видом, но без всякого удивления.
— Да, я в курсе, — сказал он. — Правительство сразу же проинформировало меня… Это омерзительно. Преступление против человечности…
Он нагнулся, взял стакан с апельсиновым соком и протянул его Стефани.
— Выпейте… Эта поездка в такси, наверное, была очень утомительной…
Он хлопнул в ладоши, и тут же появился слуга с кофе и бутербродами с икрой. Больше принц не обращал ни малейшего внимания на предмет на ковре.
— В горах об этом ходит много разговоров… Я пытаюсь успокоить умы, но…
Именно в этот миг — вероятно, из-за отсутствия реакции со стороны Али Рахмана и слуг — Стефани впервые испытала чувство, что обстоятельства в точности таковы, какими они и должны быть, что они нормальны, и что пора ей начать уважать нравы и обычаи этих людей и больше не докучать им своими западными предрассудками…
— С вашей стороны очень мило приехать ко мне еще раз, — сказал Али. — Я хотел навестить вас в клинике, но мне это было… не рекомендовано…
— Ваши розы были великолепны, — сказала Стефани. — Я забыла поблагодарить вас, ну да что там, то одно, то другое…
Но тут же снова сорвалась:
— И это все чувства, которые она у вас вызывает?
Али бросил взгляд в сторону ковра.
Потом отпил апельсинового сока.
— Знаете, — сказал он нейтральным тоном, и Стефани почувствовала, что он прилагает к этому усилие, — знаете, они насмерть забили палками моего отца, а затем привязали его тело к лошади и…
Он слегка пожал плечами.
— Где вы раздобыли эту голову? — поинтересовался он.
— Раздобыла? Раздобыла? Могу вас заверить, что…
— Я хочу сказать, как она к вам попала?
Он рассеянно слушал ее рассказ, и вид у него был напряженный и озабоченный. Ей никогда не забыть этой грациозной фигуры в одеяниях из восточной феерии, — уперев руку в бок, он стоял в высокомерной и повелительной позе перед головой, что с задумчивым видом лежала у его ног, на красно-черном ковре…
Это было похоже на иллюстрацию к какой-нибудь волшебной сказке… Нет, конечно же, нет, состояние мое было далеким от нормы, близким к безумию, но я об этом не подозревала, и нужно честно признаться, что этот кошмар представал в самых что ни на есть живописных красках… В общем, чистое волшебство, — иронично заметил какой-то журналист, но от воспоминаний лицо Стефани, видимо, приняло такой потерянный вид, что никто не рассмеялся. Она порой испытывала сожаление, да, сожаление, что с ней не было Бобо с его фотоаппаратом, и еще у нее время от времени вырывался странный смешок, с которым ей не удавалось совладать… Но нельзя обвинять ее в бессердечии, это было нервное, она находилась на грани истерики, и признайтесь, господа, стоять там в платье от Нины Риччи… Она неудержимо расхохоталась, затем расплакалась, и вспышки вокруг нее засверкали с удвоенной частотой, а журналисты почтительно молчали, чтобы не спугнуть этот живой момент истины, которым жадно насыщались одноглазые камеры…
Али сделал знак, и из благоухающих зарослей, в которых не унимались горлицы, возник слуга со свежими холодными напитками. Свежевыжатый гранатовый сок был отменного вкуса, а фиги были поданы на измельченном льду, раскрытыми, обнажившими свою красную мякоть… Она никогда не ела ничего лучше… Могу вас заверить, господа, что принц не делал никаких намеков на свои «политические предпочтения», да, впрочем, мысль, что этот ребенок может возглавить вооруженное восстание, даже не мелькнула у меня в голове… Но как можно спокойно пить гранатовый сок, когда у ваших ног… Она испепелила журналиста взглядом. Скажем так, господа, я начинала привыкать к этой стране. Вам знакомо привыкание? Наши нервы, к счастью, устроены так, что рано или поздно они как бы встают на нашу защиту, переставая реагировать… Да и потом, наступал вечер, вечер оазисов с его чудесной прохладой, которая нежно поглаживает вам лоб и виски, чтобы прогнать жар, и с ней приходит необыкновенное чувство облегчения и блаженства…
