— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что на вас в архивах моего головного ведомства в Вашингтоне имеется целое досье. Как только в этом миленьком «местном» деле всплыло имя Берша, я запросил подробности. Вот уже двенадцать лет вы состоите на жалованьи в «Талликот тул компани», зарабатывая по десять тысяч фунтов стерлингов в год, плюс три процента комиссионных со всех сделок…
Руссо с удивлением отметил, что господин Дараин, похоже, почувствовал облегчение.
— C’est exact,
[86]
— сказал он по-французски, перейдя на этот язык по рефлексу собаки Павлова, поскольку именно на французском в последние пятнадцать лет совершались все крупные сделки с оружием. — C’est exact, — повторил он. — Такого рода комиссионные у нас совершенно обычная вещь: мне они полагаются по должности. Это позволяло правительствам, которым я служил, ничего мне не платить. И поскольку ЦРУ завело на меня досье — а это действительно большая честь — то вы также должны знать, что я регулярно получал от «Талликот тул компани» премии, которые были куда скромнее тех, что выплачиваются официальным посредникам… они-то клали себе в карман семь процентов…
Где-то в глубине ночи зародился глухой гул, он приближался, заставляя дрожать стены дома. Руссо подскочил. Господин Дараин остался абсолютно недвижим, всякий след нервного напряжения и беспокойства пропал с его лица, которое приняло спокойное и почти безмятежное выражение: по-видимому, восточный фатализм — не пустое слово…
— Танки, — определил Руссо, а господин Дараин пожал плечами с чуть заметной усмешкой, как будто хотел сказать: «А что же еще?»
Шум был уже так близко, что Руссо всерьез задался вопросом, не собираются ли танки попросту пробить стены сада. Такое использование бронетехники выглядело смешным, ведь речь шла о худющем человеке, который стоял перед своим очень английским камином, вооруженный лишь тростью, — ее он снова взял, готовясь к выходу, — носовым платком и собственным носом. Но все оказалось куда сложнее и окончательно утвердило Руссо в целом ряде мыслей, посетивших его этой ночью, в которых «Талликот тул компани» с ее тридцатью двумя грузовыми судами, набитыми оружием, отводилось относительно скромное место в иерархии сил Персидского залива…
Поисковые прожекторы танков, остановившихся за стенами, создали над садом световой занавес, который будто бы опустил пальмы, лавровые деревья и розовые кусты в голубовато-зеленые глубины аквариума. Из этих подводных глубин вышел сэр Давид Мандахар, который, похоже, на сей раз сменил свою «мобильную группу» сил безопасности на танковый полк. Он возник в дверях, держа в одной руке свою трость, а в другой баид — четки для размышления, которыми пуштуны подчеркивают свое беспристрастие, отрешенность и мудрое безразличие к земной суете и страстям.
Из-за обильного волосяного покрова на лице у министра внутренних дел оставалось мало места для выражения, но было очевидно, что в нем бушует ярость — он и в самом деле походил на легендарного вепря из афганского фольклора. Вепрь преследовал врагов царя до самого неба, пригонял их обратно на землю и обрекал на вечную жизнь на дне колодца…
Мандахар был с непокрытой головой, и Руссо в очередной раз убедился, что на свете существует физический тип мошенника, который смеяться хотел над расами и широтами. В этот миг сэр Давид Мандахар мог бы с тем же успехом сойти за сицилийца или мексиканца, а не только за афганца, сильно напоминая — если забыть про бороду — и Панчо Вилью,
[87]
и своего «кузена» Дауда, нового кабульского диктатора.
Чуть позади него держался его gentleman’s gentleman,
[88]
секретарь, советник, лакей или простой символ успешного продвижения по социальной лестнице, его любимая безделушка, член лучших клубов. Сандерс был столь же безукоризнен в своем костюме из ткани-лапчатки, как и в 1890 году, когда проигрывал в Монте-Карло в рулетку целые состояния или охотился на бенгальского королевского тигра с вице-королем Индии. Позади них в аквариуме нарисовались двое солдат в пятнистой камуфляжной форме, с карабинами в руках; на верхушках деревьев защебетали птицы, перепутавшие свет прожекторов со светом зари.
Сэр Давид Мандахар прошел на середину гостиной и застыл, испепеляя господина Дараина взглядом. Поскольку начальник полиции, по-видимому, пережил бомбардировку смертоносными лучами без ощутимых последствий, кроме разве что конвульсивного подрагивания губ, то Мандахар швырнул ему в лицо четки, которые держал в руке, сопроводив этот жест несколькими гортанными фразами, литературное достоинство которых Руссо не смог оценить, хотя ему показалось, что он уловил слово келб — собака.
Затем министр перешел на английский, предпочитая, вероятно, унижать своего подчиненного так, чтобы это было понятно иностранцу.
— Правительство дало мне сорок восемь часов на то, чтобы найти виновных и арестовать их сообщников… Ибо, похоже, у них есть сообщники, и это не простая провокация торговцев оружием, пытающихся взвинтить цены на свой товар… Нет, скорее, это политический план большого размаха, чтобы провалить проект автономии… Посмотрите…
Он указал рукой на сад, нарытый куполом света.
— Мой коллега, военный министр, настоял на том, чтобы дать мне эскорт… Якобы моей жизни угрожают шахирские элементы, потому что я противник автономии… Эскорт из танков глубокой ночью… Вы, конечно же, понимаете, что это означает? Меня боятся, считают, что я собираюсь совершить государственный переворот, чтобы не позволить Раджаду получить автономию. Они забывают о том, что моя мать шахирка… Да, действительно, я против автономии, потому что хочу сохранить единство страны…
Руссо покусывал свою манильскую сигару. Все становилось абсолютно ясным.
— Я трижды подавал в отставку, но у меня ее не приняли. Они боятся, что я укроюсь в своих землях… И за мной будет трудно уследить… Якобы я реакционер, феодал… Не разделяю идей демократии. Вот что мне пришлось выслушать. Ах да, забыл: я получаю деньги от Саудовской Аравии, потому что Фейсал
[89]
одобряет мои реакционные идеи… А ведь если бы не я, то имам так бы и продолжал сидеть на троне — он или его сын — потому что это я занял дворец, с револьвером в руке и всего лишь с дюжиной бойцов… И все это по вине этого червяка, не способного толком делать свою работу…
Руссо посчитал, что господин Дараин замечательно хорошо держит удар. Его единственной реакцией — помимо подобия снисходительной улыбки в стиле «нужно его простить, он большой оригинал» — было такое движение, будто он хотел немного ослабить галстук…
— Могу я и далее выполнять свои обязанности, или прикажете сложить полномочия? — мягко спросил господин Дараин, и Руссо послышался легкий налет коварства в этом вопросе.
