Матье нуждался в материалах. Сталинит — так называли здесь сплав, который использовали для изоляции, — был недостаточно эластичным, «грязным», из-за чего внутреннее давление давало побочные эффекты выше нормы. Дух просачивался наружу, проползал самым низким, можно сказать, раболепным образом, начисто лишенный восходящей силы. Его воздействие было здесь особенно вредным, и процент психических заболеваний и нервных срывов — особенно высоким. Партийный комитет по культуре регулярно жаловался полиции, что «в жилых домах звучит буржуазная музыка декадентских западноевропейских композиторов Баха и Генделя. Нужно усилить наблюдение, поскольку нет никаких сомнений в том, что некоторые трудящиеся слушают радиостанции империалистических стран». Никто, разумеется, не проигрывал никаких записей, да и радиоприемники тут были ни при чем — музыка сама сбегала с энергетических станций. Партийные работники не давали Матье покоя, но он ничего не мог поделать — никто ничего не мог с этим поделать: это было в самой природе процесса. Потребуется еще много времени и сил, чтобы устранить этот дефект. Какие-то пожилые крестьяне из православной общины сообщили, что видели, как по долине «шествовали иконы», и даже назвали полиции имена двух святых — святой Кирилл и святой Филарет — которых они сперва приняли за переодетых американских шпионов. А в некоторые часы небо над энергетическими станциями озарялось разноцветными огнями. Все в долине начинало испускать лучи, сверкая мягким и вместе с тем тревожным светом; небесная синева становилась пронзительной и почти нестерпимой для невооруженного глаза. Матье объяснял сотрудникам комитета, что это оптические иллюзии и эффект от них, каким бы неприятным он ни был, не имеет серьезных последствий для человеческого организма: по мере привыкания он будет убывать, а пока что наука не в состоянии с ним справиться. Лучшим средством борьбы с интоксикацией оставалась усиленная идеологическая подготовка в школах, университетах и партийных ячейках.
Одной из нерешенных технических проблем оставался радиус действия коллекторов. Можно было построить агрегаты большей мощности, но они становились неуправляемыми. Так что по-прежнему приходилось устанавливать коллекторы не меньше чем в семидесяти пяти метрах от потенциальных источников. Каждый новый жилой дом или завод в долине обязательно, наряду с сантехникой, оснащался уловителями энергии. Люди привыкли сидеть вокруг этих белесых зияющих труб, как некогда имели обыкновение сидеть у очага.
Больше сотни многоэтажных жилых домов на склоне горы занимали труженики-пенсионеры, которых переселяли сюда из других районов. В их распоряжении были клубы, библиотеки, и они могли приятно проводить досуг в ожидании своего часа.
Центральный реактор-размножитель развивал теперь мощность в сто двадцать тысяч человеко-духов. Энергия накапливалась в четырех компрессорах: внутри них осуществлялось сжатие, которое должно было перейти в «крекинг».
По мере приближения назначенного времени китайские инженеры, руководившие подготовительными работами, стали выказывать все большую нервозность. Матье вынужден был подолгу простаивать у доски с формулами. Но китайцы не могли уследить за ходом его мысли. Им требовались время и новые компьютеры. Времени не было, так как американцы и русские тоже работали не покладая рук. Не было и новых компьютеров.
Когда стало известно о решении «албанского Сталина», маршала Имира Джумы, перенести дату эксперимента на более ранний срок, у Матье состоялся долгий и тяжелый разговор с двумя китайскими учеными, прибывшими из Пекина. Это были знаменитые братья Мун, американские граждане, вернувшиеся в Китай в 1962 году. Братья Мун были близнецами, отличить их друг от друга было невозможно. Матье считал, что именно это сделало их столь закоренелыми коммунистами.
Что-то откровенно непристойное было в речи этих китайских близнецов-коммунистов, говоривших с отчетливым американским акцентом.
— Мы не в силах уследить за вами, господин Матье. От нас что-то ускользает, какое-то понятие, неизвестная величина. Если говорить откровенно, то нам кажется, что вы сообщаете не всю информацию. Наше мнение таково: следует проверить на компьютере вашу теорию направленного, ограниченного воздействия — да и всю вашу теорию конвергенции. Мы не вполне уверены в том, что «реакция срыва»
[29]
может проходить локально. По нашему мнению, существует риск неуправляемого высвобождения энергии с непредсказуемыми последствиями. При степени компрессии и концентрации, которых нам удалось достичь, дезинтеграция может вызвать взрыв, мощность которого предсказать невозможно. Нет такого математика или физика, который был бы способен, исходя из заданных вами величин и без помощи компьютера, точно рассчитать предельные значения. При каких условиях луч начинает преобразовываться в пучок? Каков предел концентрации энергии? И нужно ли опасаться цепной реакции?
— Удалось же избежать цепной реакции «Пражской весны», — заметил Матье.
— Господин Матье, пожалуйста… такого рода шутки… Нам требуется разъяснение.
— Ну что же, потребуйте его у партии. У нее есть ответ на все.
Натянутые улыбки, усталые, терпеливые. Лица братьев напоминали два сморщенных яблока.
— Или откажитесь от этой идеи. Пусть американцы и русские вырвутся вперед. А вы тащитесь в хвосте. Деградация элемента — это sine qua non
[30]
условие успеха одной из систем, капиталистической или марксистской. Я доложу маршалу Джуме о ваших попытках чинить мне препятствия. После смерти Мао отношения между Албанией и Китаем уже не те, что прежде. Может, вас сюда и послали только для того, чтобы… вывести Албанию из игры?
Неискренние, кривые улыбки…
Матье потребовал нового совещания с партийными руководителями. Черт, подумал он, удалось же русскому биологу Лысенко добиться того, что исключительно по идеологическим причинам была признана дурацкая и совершенно ложная научная теория.
Матье провел перед доской семь часов.
В присутствии высоких чинов, специально прибывших из Тираны, близнецы и другие эксперты поступили так, как они всегда поступали, когда за ними присматривала партия: они приняли идеологическое, а не научное решение. Они дали положительное заключение.
Матье получил зеленый свет.
Вспышка розового света озарила внутренность дома, затем свет заискрился всеми цветами спектра и погас.
— Не делай этого, черт побери! — заорал он.
Он вскочил со стула и бросился в гостиную.
Эта дурочка снова взялась за свое.
Мэй явно была очень довольна собой. В трех портативных коллекторах, которые он принес домой для хозяйственных нужд, еще оставалось немного отходов, и какое-то время они сияли розовым светом, более мягким, чем кожа на лице Мадонны Рафаэля.
— Не смей делать это здесь, шлюха безмозглая! А если полиция заметит? Ты отдаешь себе отчет в том, что это значит — высвободить дух? Саботаж! Антиобщественное поведение, мессианские настроения, влияние обскурантистских буржуазных идей… Запросто можно загреметь года на три в тюрьму или, в лучшем случае, оказаться в психушке! Ты умышленно разбазариваешь энергетические ресурсы албанского народа, уничтожаешь государственную собственность и бог знает что еще!
