Григорьев был занят тем, что разматывал и протягивал проводку, соединявшую его комбинезон с ядерным щитом, чтобы тот меньше сковывал движения. Литтл отметил про себя, что они похожи на боевых пловцов, готовящихся к погружению в суть дела. Лицо русского выражало лишь сосредоточенность, а его непослушные соломенные волосы падали из-под капюшона на лоб кудрявыми девичьими прядями. Литтл находил его лицо очень красивым и всякий раз задерживал на нем взгляд. Григорьев был такого роста, что даже сидя ему приходилось пригибаться, чтобы не задеть головой каменные выступы на потолке пещеры. Литтл вздохнул и решительно отвел глаза. Комаров тем временем проверял пару гранат, висевших у него на поясе: принимая во внимание взрывную силу ядерного щита, гранаты, в случае чего, придется метать на приличное расстояние. На тренировках Комаров бросал их за отметку в восемьдесят метров. Гранаты были только у него. Станко расстегнул комбинезон и внимательно исследовал интимные части своего тела.
— Не стоит винить в этом подружку, — заметил ему Комаров по-русски, — ты мог подхватить их в автобусе или в кинотеатре.
Черногорец расхохотался, и его орлиный нос, нависавший над черными усами, почти коснулся верхней губы, зубы заблестели в полумраке. Он извлек из трусов пригоршню помятых сигарет и коробок спичек: в комбинезонах не было карманов.
Поляк сидел, прислонившись спиной к скале. Литтл тогда не обратил на это особого внимания, но впоследствии, уцелев несмотря на полученные раны, он с необыкновенной остротой вспоминал странную улыбку, игравшую на губах капитана Мнишека.
В проеме теперь было видно небо. Старр заметил полоску горной реки, белевшую в утреннем тумане над краснокирпичным прямоугольником больницы на другом склоне долины. А еще ему бросились в глаза следы цивилизации в пещере: разбитые бутылки, старая одежда и засохшие экскременты.
Они услышали приближающиеся голоса, после чего на фоне светлеющего неба возникли трое албанских солдат. Даже не заглянув внутрь, они пошли дальше. Литтл уже снимал глушитель со своего «Спата», как вдруг один из солдат появился снова. Майор рассчитывал пристрелить албанца, когда тот подойдет поближе, чтобы двое других, отправившись за ним, были вынуждены углубиться в пещеру. Солдат, державший в руках автомат Калашникова, сделал несколько шагов в их сторону, остановился, пригнулся и огляделся. Литтл прицелился ему между глаз. Солдат положил оружие на землю, расстегнул портупею, стянул штаны и уселся на корточки, тихонько насвистывая. На все про все у него ушла ровно минута. Затем он удалился.
— Пожалуй, это самая чудесная куча, которую парень наложил в своей жизни, — заметил Старр.
XXVIII
В 22.50 русские решили посовещаться между собой и временно отключили внешнюю связь; президент воспользовался этим, чтобы отлучиться в туалет. Он отсутствовал считанные минуты, а когда вернулся, то решил было, что цепная реакция уже добралась до Советского Союза и что его вожди дезинтегрируются прямо у него на глазах.
— Господин президент…
Слов Ушакова было почти не разобрать, и переводчику пришлось дважды просить прибавить звук.
— Только что мы получили новую информацию. Глава албанского государства отдал приказ начать операцию сегодня в шесть утра, то есть на десять дней раньше назначенной даты. Думаю, это было сделано в ответ на наше предупреждение. По-видимому, они хотят предотвратить вмешательство с нашей стороны.
Президент взглянул на висевшие на стене циферблаты, показывавшие время всех часовых поясов. 22.55 в Вашингтоне, 5.55 в Москве, 10.55 в Пекине…
— Сколько сейчас?
Все смотрели на него, не понимая.
— Сколько сейчас в… — Он не мог вспомнить название этой чертовой страны. — Время «борова»?! — взвизгнул он.
— Четыре пятьдесят пять утра, сэр, — ответил генерал Хэллок.
— Когда диверсионная группа будет на месте?
— Господин президент, — закричал Ушаков, — мы не можем пойти на такой риск.
— Когда мы имели в запасе десять дней, мы могли рисковать, но теперь, если они провалятся…
Президент почувствовал, что с его плеч спало тяжелое бремя: у него больше не было выбора.
— Поднимайте бомбардировщики, — сказал он.
Генерал Хэллок смотрел на русских.
— В чем дело, генерал? — выкрикнул президент. — Вы, может, ждете приказа русских?
— Действуйте, генерал, действуйте! — проревел маршал Храпов. — Я уже отдал приказы!
Румяное лицо генерала стало пепельно-серым. Он набрал на пульте код. Голову ему сверлила одна-единственная мысль: у президента Соединенных Штатов создалось впечатление, что он ждал приказа коммунистов.
— Отзовите диверсионную группу.
— Невозможно, господин президент. Они на месте и уже приступили к выполнению задания.
Президент внезапно побледнел.
— Они погибнут под нашими же бомбами.
— Они профессионалы, сэр.
Президент снова бросил взгляд на седьмой экран. Никогда в жизни он не видел более пустого экрана.
XXIX
4.40
Закончен монтаж ядерного щита. Литтл с удовлетворением наблюдал за своими людьми. Ни следа нервозности. Он, скорее всего, командовал диверсионной группой в последний раз и был горд, что под его началом профессионалы такого уровня.
4.55
Литтл не отрывал глаз от циферблата своих часов.
5.10
Колек должен был сдаться албанцам в 5.15. Еще пять минут. Старр поймал себя на том, что ждет, когда раздастся выстрел или пулеметная очередь. Если канадца убьют, то «боров», по плану, будет уничтожен взрывом щита. Бомба была похожа на огромную, перевернутую изумрудную черепаху, соединявшуюся лапами с их электронными комбинезонами; попадание пули в кого-либо из них или в «фартук» самой бомбы немедленно вызовет взрыв мощностью в двадцать мегатонн. Согласно расчетам, радиус зоны полного разрушения должен был составить сорок километров. Взрыв объяснили бы аварией, вызванной сверхмощностью «борова», — так уже сделали несколькими годами раньше в китайском Цинхае.
— Вот солидарность так солидарность. Не находите, майор? — заметил Старр. — Нам достанется, но и им тоже достанется. Надеюсь, негодяи, вас ждет долгая счастливая жизнь!
5.14
Колек с поднятыми руками шел к пулеметному гнезду, чувствуя легкое напряжение в затылке. Затем он остановился, продолжая всем своим видом показывать, что сдается. Ему пришлось ждать несколько секунд, и он уже подумывал, не стоит ли рискнуть и сделать еще шаг-другой, чтобы его заметили, как увидел направленный на него ствол пулемета. Орел или решка, подумал он, — и если бы это была его последняя мысль, потомки сказали бы, что она недостойна такого рода повествования. Вместо очереди в живот раздался крик, затем еще один, и он прошептал, ощутив капли холодного пота на лбу: «Спасибо, господа». Когда солдаты с оружием наизготове окружили его, он представился с помощью заученной албанской фразы как «американский диверсант, желающий сдаться». Его скрутили, и в считанные минуты он очутился на командном пункте — в деревянном бараке, который, должно быть, уже использовали в том же качестве в какой-нибудь балканской войне сотню лет назад. Он сделал заявление на английском — со спокойствием тем более неподдельным, что к нему примешивалось облегчение, — и это сразу же произвело ошеломляющий эффект. Пункт быстро заполнился людьми, самоуверенными и неразговорчивыми; их пронзительные глаза изучали Колека со смесью ненависти и любопытства. У всех этих революционных «маршалов» был несколько наполеоновский вид, что отчасти объяснялось их широкими серыми военными плащами и их молодостью.
