— Питц! — сердито кричит он своему адъютанту. — Отгоните от меня эти трупы. Они мешают нам двигаться вперед.
— Zu Befehl! — вопит побелевший от ужаса оберлейтенант Питц.
— Акакий Акакиевич! — торжественно восклицает ворон Илья Осипович. — Помните ли вы кисет, снятый моим покойным отцом с трупа одного французского генерала под Бородино? Ставлю его против ваших милых серебряных часиков, что у этого молодого лейтенанта не хватит смелости нырнуть в воду. Слово чести!
— Слово чести! — задорно принимает вызов Акакий Акакиевич.
— Ну что ж, meine Herren
[77]
, - объявляет почтенному собранию бывший солдат Шванке, созерцая небеса своим ничего не выражающим взором. — Полагаю, на сей раз он у нас в руках. И этим вы обязаны мне!
— Прекрасно, Шванке! — хрипит бывший солдат Принцель из Маннгейма. — Мы готовы отблагодарить тебя рюмкой волжской водицы!
— Ха-ха-ха-ха! — хохочет почтенное собрание над этой весьма тонкой шуткой. — Ха-ха-ха-ха!
— В чем дело? — спрашивают возбужденные голоса в камышах, и со всех сторон всплывают останки бывших солдат бывшей Великой немецкой армии. — Gott im Himmel!
[78]
К нам присоединился генерал барон фон Ратвиц!
— Он еще не присоединился к нам окончательно, — замечает бывший капрал Каннинхен с таинственным видом. — Гм! Гм!.. Почтенное собрание, может, кто-нибудь из вас возражает против того, чтобы генерал барон окончательно стал одним из нас?
— Никто, никто! — послышались со всех сторон восторженные голоса. — Напротив, весьма польщены, весьма польщены!
Генерал барон отбивается ногами слева и справа, пытаясь освободить свою «лошадку».
— О-го!.. — с притворным огорчением жалуется бывший солдат Шванке. — Он дал мне пинка под зад.
— Да как он посмел! Это преступление! Это категорически запрещено уставом!
— Ох, как больно! — причитает бывший солдат Шванке, остекленевшим взглядом призывая в свидетели небеса.
Почтенное собрание умирает со смеху и все плотнее окружает неподвижный ствол дерева.
— Питц! — вопит генерал барон. — Немедленно спуститесь и вытащите меня отсюда!
— Zu Befehl! — визжит обер-лейтенант Питц и, зажмурив глаза, сигает со своей «лошадки».
Илья Осипович удовлетворенно покачивает головой.
— Хорошо, что я не поспорил с вами, Акакий Акакиевич, — говорит он. — Иначе бы не видать мне своего кисета.
— Но вы же поспорили, Илья Осипович! — восклицает Акакий Акакиевич, стараясь казаться возмущенным. — Вы дали слово чести!
Илья Осипович прикрывает один глаз и смотрит другим на Акакия Акакиевича; последний вздыхает и больше не настаивает.
— Meine Herren, meine Herren! — вопит бывший солдат Шванке. — К нам присоединился обер-лейтенант Питц. Я намерен поручить двоим из вас проследить за тем, чтобы его поступок носил… гм! как бы это поточнее выразиться? окончательный характер. Кто из вас самый бывалый?
— Я, — говорит бывший солдат Каннинхен, — я уже три дня здесь и выпил столько воды, что остальную и хлебать не стоит!
— Что же касается меня, — говорит бывший солдат Притцель, — то я здесь тоже три дня и волочу на себе двадцать четыре рака, которых постоянно нужно кормить!
— Ха-ха-ха! — хохочет почтенное собрание, — старина Принцель все тот же, никогда не меняется!
— Хорошо, — говорит бывший солдат Шванке. — Принцель и Каннинхен, слушай мою команду, цель — обер-лейтенант Питц, шагом марш!
Начинается возня, обер-лейтенанта внезапно хватают за ноги и с весьма аппетитным бульканьем тащат под воду.
— Prosit!
[79]
— добродушно шепчут вороны Илья Осипович и Акакий Акакиевич.
— Prosit, prosit, — хрипит на ухо захватчику бывший солдат Принцель. — И вы увидите, mein Herr, вы увидите, что камыши вовсе не так уж плохи на вкус, если начинать есть их с корней!
— Назад! — орет генерал-барон. — Вы что, не видите, кто я?
— Zu Befehl! Zu Befehl! — радостно вопит почтенное собрание, окружая его со всех сторон.
— Я ведь ваш полководец, я привел вас в Польшу, во Францию…
— И на Волгу! — в сердцах кричит почтенное собрание. — Не забудьте про Волгу, mein Herr! Ведь от волжской водицы, если достаточно ее выпить, даже у собаки пропадает уважение к своему хозяину!
— Немецкие мертвецы! — вопит генерал барон, чувствуя, как ствол дерева, на котором он сидит, уходит под воду. — Прочь! Это приказ!
— Zu Befehl! Befehl! — бормочут немецкие мертвецы, и бывший генерал барон фон Ратвиц медленно опрокидывается на спину, вскидывает руки и окончательно исчезает под водой.
— Только после вас, Акакий Акакиевич! — вежливо бормочет Илья Осипович, медленно спускаясь вниз.
— Какие пустяки, Илья Осипович… только после вас!
— Ну что ж, тогда за ваше здоровье, Акакий Акакиевич, за ваше здоровьице…
— Нет, за ваше… Mahlzeit! Mahlzeit!
[80]
Добранский остановился и выпил чаю.
— Вкусный сегодня! — заметил он. — Морковки почти не слышно!
Пех решил заново «гальванизировать» аудиторию.
— Да здравствует народный сказочник польской освободительной войны, наш товарищ Адам Добранский! — выкрикнул он.
— Браво, браво! — поддержали его партизаны.
Пех решил, что пришло время завоевать себе толику личной популярности.
— Да здравствует Пех! — смело предложил он.
— У-у-у! Долой, долой! Ложись! В конуру!
Расстроенный Пех повернулся спиной к публике и весь ушел в приготовление картошки. Добранский продолжил:
Несколько минут спустя, слегка отяжелев, оба приятеля спускаются на ветку любимого дуба. К своему неописуемому удивлению, они сталкиваются там нос к носу с тощим, нескладным вороном с длинной, гибкой шеей и поразительно острым клювом.
— Клянусь своим первым оперением! — восклицает Илья Осипович. — Да это же сам Карл Карлович из Берлина, из плоти и крови!
— Из одних костей! Асh! Из одних костей! — охает ворон с сильным германским акцентом.
В царские времена немецкий ворон Карл Карлович обосновался в России и сумел обеспечить себе прекрасное положение при Дворе. С ним водил дружбу сам царь. Он часто задерживался у окна дворца и, как только замечал, что Карл Карлович не удовлетворен банальным лошадиным навозом, тотчас велел домочадцам спускаться во двор и потчевать фаворита отборным куском. Вскоре все придворные начали бороться за благорасположение Карла Карловича, и отныне министры теряли сон, узнав, что фаворит отказался почтить своим вниманием их скромную лепту: то был верный признак неминуемой опалы. Царь и вправду придавал большое значение вкусу и выбору своего фаворита, поскольку принято было считать, что птица способна судить о приближенных царя по материалу, из которого они сделаны.
