– Мне известно, что за нами гналась патрульная машина. Милиционер тоже погиб. Тимура Аракчеева подозревали в убийстве собственной жены. Что расследуете вы, Ксения Михайловна?
– Аракчеев мертв. Против покойников обвинения не выдвигают. Дело об убийстве Екатерины Аракчеевой закрыто. Меня интересует только катастрофа.
– Вы хотите сказать, что у вас имеется стопроцентное доказательство вины Тимура в убийстве, если вы закрыли дело?
– Да. Майор Лиходеев сумел это доказать, но арестовать Аракчеева не успел. Как говорят, разошлись на лестничной клетке.
– Как бы развертывались события, если бы Аракчеева арестовали? Его казнили бы?
– У нас в стране мораторий на смертную казнь. Вряд ли он получил бы больше десяти лет. А учитывая такого опытного адвоката, как Антон Гольдберг, и состояние Аракчеева, он мог бы отделаться легким испугом. Правда, история получила слишком большой резонанс. Общественность внимательно следила за событиями, и я не думаю, что судьи решились бы брать взятки. Но нас это не интересует. Дело следствия – доказать вину и сдать дело в суд. А там, как вы понимаете, в работу вступил бы Гольдберг. Можно и не отрицать само убийство, если уж тебя взяли за руку. Но убийство убийству рознь. Самозащита, состояние аффекта, бессознательное, неосознанное состояние, случайность и тому подобное. Гольдберг мастак в этих делах. Цицерон. Его можно часами слушать с открытым ртом, и всему поверишь, пока не выйдешь из гипноза. И речь идет не о казни. Даже если бы Аракчееву дали три года, он потерял бы гораздо больше. Это банкротство. Ни один уважающий себя фирмач не стал бы иметь дело с убийцей. Ему грозил международный скандал и полный крах. Вот чего боялся Аракчеев, а вовсе не суда.
Помимо того, что эта женщина обладала притягательной внешностью, она казалась мне очень умной.
– Возможно, вы правы, сейчас мне трудно судить. Но мне кажется, в вашем заключении есть некоторые неувязки. На что рассчитывал Тимур Аракчеев, убегая от сыщика? Рано или поздно его схватили бы. Он же не бездомный бомж, за его спиной громадные капиталы, недвижимость, фирма. Он – мировая известность. Игры со следствием, гонки, прятки похожи на безрассудное мальчишество.
– Вы логичны и точны в определениях при вашем-то диагнозе. Но вряд ли следствие готово ответить на ваши вопросы. Мы сами не можем понять логики его поведения.
– Жаль. Но я не в силах вам помочь. Приятно было с вами познакомиться, госпожа Задорина, и выслушать вас, но ничего, кроме захватывающего сюжета я не уловил. Во мне не возникло никаких ассоциаций. На сегодняшний день Тимур Аракчеев знаком мне лишь по фотографиям, как далекая голливудская звезда, а рассказы о нем смахивают на занимательное кино, где эта звезда выполняет непонятные, но эффектные трюки.
Женщина улыбнулась, и из сухаря превратилась в красотку с обложки элитного журнала, демонстрирующую белоснежные зубы. Осталось только взять в руки тюбик с пастой. Правда, в ее улыбке проскальзывала ирония. Конечно, она мне не верила.
– Я оставлю вам свою визитную карточку, – она достала из сумочки скромный кусочек картона и положила мне на колени. – Вдруг к вам придет озарение. Позвоните. Буду вам очень признательна.
Я кивнул головой.
Она тихо встала и ушла. Моя медсестра как-то странно хихикнула, после того как за следователем закрылась дверь.
– Чем она вас насмешила, Рита?
– Надо быть круглой дурой, чтобы надеяться услышать ваш голос по телефону.
Я так не думал. Сказав мне, что ее интересует только автокатастрофа, она лгала. В визитной карточке написано: «Следователь по особо важным делам Московской городской прокуратуры, подполковник…» Не простая птица! Но я хорошо помнил, что делом занимается управление внутренних дел области, и она тут вовсе не причем. Вывод прост: дело об убийстве жены Аракчеева-младшего не закрыто.
– Напрасно, Рита, вы думаете, что она дура. Нет. Здесь виден определенный расчет. Она женщина опытная, хитрая и, я думаю, проницательная. Ей приходится решать задачки куда сложнее тех, что мне задает доктор Розин.
– Откуда у нее опыт и ум? Ей на вид лет тридцать пять, не больше, французскими духами за версту несет. Красивые женщины не бывают умными.
– Не могу с вами спорить. Не знаю.
В течение следующей недели я осваивал компьютер. Доктор Розин уделял мне меньше внимания, а давал самостоятельные задачи. Начали с пасьянсов, логических игр и задач на сообразительность. Я очень увлекся новой техникой и быстро освоил многие программы. Но больше четырех часов в день мне работать не разрешали. По два часа днем и после ужина. Переутомление я ощущал, но помалкивал об этом. Рита говорила, что я азартен, как ребенок, и по-детски реагирую на каждую победу, подпрыгивая на стуле. Организм окреп, я хорошо спал, отлично питался, но меня все еще пугала темнота, в которой я терял ориентацию, и крутые ступеньки лестницы. Но и об этом приходилось молчать. Мне очень хотелось побыстрее выписаться и посмотреть на мир собственными глазами, увидеть его не таким, каким мне его показывают режиссеры кино. Я рвался к новым впечатлениям.
Антон навещал меня часто. Я рассказал ему о визите следователя, но он никак не отреагировал, мол, человек выполняет свои обязанности и это нормально.
Я не стал ему высказывать своих подозрений, возможно, что я и впрямь усложнял ситуацию по неведению.
Однажды доктор Розин пригласил меня пройтись по парку.
Мы вышли на свежий воздух и гуляли по аллеям старинной усадьбы, беседуя на отвлеченные темы.
Потом он перешел на деловой тон и начал давать мне инструкции, как надо себя вести на свободе, чего избегать и чем заниматься. Так я получил первый сигнал о приближавшемся скором расставании.
– Удивительное положение я занимаю, Илья Сергеич. Мы разговариваем с вами как нормальные люди и хорошо друг друга понимаем, но почему же я ничего не помню? Речь, язык я не забыл, ваши задачки решаю, с компьютером на ты, запоминаю и замечаю все, с чем сталкиваюсь. Все определения и понятия мне ясны. В чем же проблема?
– Это не ваша заслуга. Безусловно, вам надо отдать должное: вы настойчивы, упрямы, любопытны и серьезно относитесь к нашим занятиям. Но главенствующую роль в прогрессе играет подсознание, еще очень плохо изученное человечеством. Оно зарыто в подкорке и не пострадало в аварии, что же касается сознания, то оно выпало из ячеек вашего мозга. Или, точнее, оно спит. Инстинкты, такие как страх и тому подобное, сохранились. Движения и даже привычки управления подсознанием живы. Вы берете вилку в левую руку, нож в правую, реагируете на звуки, отмахиваетесь от мух. Вы знаете, что дом – это дом и его проектировал архитектор, но не помните, кому конкретно он принадлежит. Вы также понимаете, что прыгать с крыши дома опасно для жизни. Инстинкт самосохранения никуда не делся. При сильной стадии амнезии человек лишается и того, и другого. Он превращается в парализованную куклу. Такие случаи излечению не поддаются.
Мы вышли на огромную асфальтированную площадку, где стояло несколько машин. Доктор подвел меня к длинному лимузину и открыл дверцу водителя.
