Кон верил. Ему хотелось сдохнуть. Он плелся в темноте, голый, как червяк, все еще дрожа от страха и опираясь на Тамила. Небо опять несколько раз великолепно громыхнуло, но Кон был настолько пришиблен, что у него недостало гордости ответить на эти величественные звуки столь же громогласной очередью из собственной утробы. Он совершенно выдохся.
— Нам пришлось создать целую специальную сеть для вашей защиты. Вы стоите французским налогоплательщикам двадцать миллионов старых франков ежегодно, не считая бессонных ночей ответственного за вашу безопасность… вашего покорного слуги.
Через десять минут Маэ встретил их у входа в пещеру. «Дитя природы» был в камуфляже с унтер-офицерскими погонами. Он разговаривал с двумя морскими пехотинцами в такой же пятнистой форме. Он приветствовал по-военному Тамила и Кона, на что последний, чувствуя себя в крепких сетях беспощадной реальности, неспособный даже сочинить какую-нибудь легенду, чтобы все опровергнуть, обрушил на якобы «бывшего» или бывшего «бывшего» мощный поток ругательств. Тот выслушал их со спокойным любопытством, какое профессиональные военные обыкновенно проявляют к литературе, и гостеприимным жестом пригласил в «столовую». За тяжелой дощатой дверью, хорошо Кону знакомой, он увидел рацию и двух аквалангистов — Тамил тут же отправил их убирать трупы, напомнив, что тела ни в коем случае не должны всплыть или вызвать водовороты. Кон рухнул в плетеное кресло и закрыл глаза. Он открыл их только после того, как выпил два литра горячего вина, приготовленного Маэ с сахаром и корицей. Шпионы участливо склонились над ним.
— Ну как, вам получше?
Он вяло обругал их, но без вдохновения: это прозвучало скорее как признание собственного бессилия. Маэ пошел было за пижамой для него, но Кон категорически отказался. Да, голый, с голой задницей, несмотря на блистательные покровы цивилизации, которые ткутся уже много веков, чтобы скрыть преступления человека. Нет, он таков, каков есть, и желает таковым остаться. Именно с наготы и правды надо начинать все заново, если это еще возможно. Он пил, и вино вскоре возвратило ему энергию для священного гнева, необходимого человеку, чтобы не дать сердцу застыть и умереть.
— Для чего им понадобилось меня убивать? Помимо общего соображения, что человек есть нечто такое, с чем в принципе примириться невозможно?
Тамил огорченно посмотрел на него.
— Господин… Кон, вы слишком умны, чтобы задавать такие вопросы…
Кон прищурился. Пальцы его крепко сжали стакан. Силы возвращались, и вместе с ними насмешливая злость, от которой ничего не меняется, но на душе становится легче. Снаружи шумела буря, но в сравнении с бурей у него внутри это было нежным детским лепетом.
— У вас богатое воображение, господии Кон. Но иногда вы далековато заходите в своих шутках, забываете о колоссальном авторитете вашего имени… вашего настоящего имени, господин… Кон. Возьмите хоть историю с мотоциклом. Один наш уважаемый русский коллега и еще один китайский коллега убили друг друга несколько дней назад из-за этой выдумки. Мы выловили их трупы в лагуне… Рука торчала из воды…
Кона это потрясло.
— Они что, правда поверили?
— Нет, конечно. Какой вы ни есть гений, они не поверили, будто вы действительно открыли способ ловить то самое, что в просторечии называется человеческой душой, и использовать как бесплатное горючее, этакий неиссякаемый источник энергии, вечный двигатель. Но они поверили, что вы открыли нечто. Любые слухи о научном открытии, если они связаны с вашим именем, всегда воспринимаются всерьез и немедленно проверяются. Двое уже отправились из-за этого на тот свет… плюс двое сегодняшних.
Кон задумался.
— Четыре трупа — это как-то маловато. Меня недооценивают. Я стою гораздо больше. Сами подумайте, одной моей бомбой вы сможете стереть с лица земли столицу какого-нибудь крупного государства… Четыре трупа! Да это просто черная неблагодарность!
Тамил с интересом посмотрел на него.
— Вы страдаете гипертрофией совести, господин Кон. Напрасно вы так терзаетесь уже целых полтора года.
— Я терзаюсь, как вы изволили выразиться, гораздо дольше, с тех пор, как живу на земле, — сердито ответил Кон. — Уже около двух тысяч лет.
— Да-да, знаю-знаю, — согласился Тамил. — Но каковы бы ни были ваши удивительные дарования, от вас мало что зависит. Человечество никогда не испытывало недостатка в гениях и никогда, благодарение Богу. испытывать не будет. Не вы, так другой. Даже у китайцев уже есть бомба, а говорили, будто они очень отстают. Конечно, вы представляете для нас большую ценность — возможность получить перед другими странами преимущество в несколько лет. Поэтому кое-кто и пытается вас убрать, а другие, вроде нас с Маэ, вас оберегают. В вопросе ядерного равновесия вес научного гения, способный перетянуть чашу весов, играет действительно решающую роль. Отсюда и… внимание, которым вас окружают… с той и с другой стороны. Но вы не хуже меня знаете, что даже если бы вы самоустранились… если бы ваш знаменитый «прорыв» не позволил так быстро создать оружие, которое сейчас готовится к испытанию на Муруроа, это бы сделал рано или поздно кто-нибудь другой… Так что мысль приехать на Таити и бродить на месте «преступления»… разыгрывать «проклятого гения»… терзаться и бушевать — это, знаете ли… Гипертрофия совести легко лечится. Ваш врач в Париже, доктор Бирдек, наблюдавший вас во время вашей последней нервной депрессии, наверняка вернул бы вам душевный покой, который так необходим сегодня крупному физику, пусть даже верующему христианину, чтобы продолжать плодотворно работать…
Кон не слушал. Волнение, усталость, пережитый страх в сочетании с алкоголем привели его в полубессознательное состояние, и осталась только мечта, острая, мучительная в своей недостижимости, о далеком неприступном острове, который Океан охранял бы со всех сторон. «Я ищу того, кем я был до начала времен»… Кон был не способен сейчас постоять за себя. Он поднял на Тамила взгляд, полный страдания, в котором тонуло все, кроме последнего путеводного огонька — негодования.
— В сущности, — пробормотал он, — это вопрос теории вероятности. Цифры все есть, они опубликованы в газетах, но они никого не волнуют… Степень деморализации и пассивности людей такова, что народы больше ничего не замечают… Да их и нет уже, народов, остались только государства. Кстати, напомню вам признание, сделанное не так давно Организацией Объединенных Наций и Белым домом: шестнадцать миллионов детей, по самым скромным подсчетам, должны родиться неполноценными из-за радиации, уже накопленной в генах человечества с тех пор, как ведутся ядерные испытания
[51]
. И эта цифра занижена — некоторые биологи оценивают количество будущих уродцев в шестьдесят или даже восемьдесят миллионов. Это официальная цифра, Тамил, всеми утвержденная, всеми признанная и на которую всем насрать. Людей, правда, немного беспокоит грядущая атомная война, но преступление уже совершено, самое страшное преступление за всю историю. И знаете, ради чего? Он стукнул кулаком по столу, и по небу прокатился гром. Тамил засмеялся.
