— Великолепно! — сказал он.
Кон потерял голос и на миг замолчал, отыскивая его в глубинах горла.
— Шестнадцать миллионов детей-дегенератов уже ждут в наших отравленных генах… Есть шанс, что родится… новый Христос… вполне нас достойный… Христос-дебил… глухонемой младенец Христос, к тому же умственно отсталый… его наконец-то перестанут бояться… преступное чудовище, которому можно смело доверить… духовное руководство… делами нашего мира…
Кона вырвало, и он рухнул на стол.
— Бедняга, — сочувственно вздохнул Маэ. — Трудно быть одновременно хорошим парнем и великим человеком.
— Надо отнести его домой, — сказал Тамил. — Помоги мне… Трудно быть человеком, вот и все. К счастью, это большая редкость.
XXXVI. Адам и Ева в земном раю (окончание)
Меева с обнаженной грудью возвышалась на носу пироги среди звездных россыпей: она гребла. Кон лежал у нес за спиной, одной рукой придерживая руль, другой сжимая термос с горячим вином, и смотрел, как весло погружается то в Млечный Путь, то в светящуюся вселенную микроорганизмов, каждый из которых мог теоретически стать зародышем нового человечества. Он чувствовал себя великим Те Туму, «Первопричиной», спускающимся с небес на Тахито Фенуа, «Землю Прошлого», навстречу своей супруге Атеа Нуи, «Великому Свету», на пироге, полученной в дар от «бесконечного бога», хозяина ключей от мира. Не хватало только последнего из могикан, Белоснежки и Микки Мауса.
Что до «бесконечного бога», то он был, скорее всего, пошлейшим агентом спецслужб, но надо уметь использовать обманы зрения, и Кон смотрел, как весло Меевы вклинивается в звезды, иногда сбивая какую-нибудь из них. Кон задирал голову к небу и поглядывал на него как равный, он ведь тоже не в поле обсевок, великий Чингис-Кон, умная голова, и его не удивишь столкновениями миров на небесном бильярде. Придерживая нетвердой рукой руль лодки и мироздания, пьяный, как последний Помаре, он лежал на дне пироги, мечтая о какой-нибудь новой мифологизации земли и неба, которая обманула бы бдительность созвездия Пса и утвердила наконец торжество мифа о Человеке над его исторической реальностью. Он принялся горланить что есть мочи, одолевая силой связок если не свой человеческий удел, то, по крайней мере, шум мотора, великое утэ Непокорных:
Это есть наш после-е-едний
И реши-и-ительный бой,
Или стадом ванда-а-алов
Предстанет род людской!
— Кон, ты совсем спятил? — спросила Меева, стремительно терявшая мифологическое сознание.
— Надо заново мифологизировать мир! — заорал Кон. — Иначе человечество вконец освинеет!
Контрольный визит Бизьена положил конец их идиллии на полуострове. После истории с передатчиком в заднице и всего, что за этим последовало, включая выстрелы наемных убийц и балет спецслужб вокруг его персоны, у Кона случился приступ отчаяния, который вылился в беспробудное пьянство, серьезно осложнив создание убедительного образа Адама.
Чаша переполнилась, когда Адам закричал Еве перед толпой голландцев, англичан, немцев и шведов, указывая на них пальцем:
— Если б ты, дура, регулярно принимала противозачаточные пилюли, всего этого не было бы!
Туристы обиделись: они не поняли, что «всё это» относилось к ним лишь отчасти и имело куда более широкий метафизический смысл. Бизьену, несмотря на слабость, которую он питал к Кону, пришлось вмешаться, и Адам с Евой были вновь изгнаны из рая.
Мотор пыхтел, Кон рулил, Меева гребла. Время от времени она ворчала:
— Мне надоело! Зачем нужно грести, когда есть мотор?
— Из эстетических соображений! — возмущался Кон.
Эта темная, усыпанная звездами фигура на носу лодки создавала пьянящую иллюзию незапамятного прошлого. Ему в который раз вспомнились слова Йейтса: «Я ищу того, кем я был до начала времен».
— Все, с меня хватит! — сердилась Меева, бросая весло.
Кон объяснял, что дело в красоте и утраченной невинности мира, а вовсе не в скорости, но рационализм уже проник в сознание Меевы и оставил там неизгладимую печать.
— Какой ты все-таки сложный, Чинги! — вздыхала она и снова бралась за весло, а Кона захлестывала волна брызг и любви.
Посреди бухты, когда потребность излить душу стала непреодолимой, Кон сказал:
— Меня недавно пытались убить.
— Что? Кто тебя пытался убить?
— Сторожевые псы. Содержимое моей головы представляет угрозу для ядерного равновесия.
— У тебя белая горячка.
— Им известно, кто я.
— А кто ты, Кон? Я знаю, что ты большой человек, и только. Ты мог бы мне сказать. Кто ты, Чинги?
— Да не зови ты меня «Чинги»!
— Кто ты, Кон?
— Черт его знает! Я сам задаю себе этот вопрос уже сто тысяч лет.
— Не хочешь говорить?
— Они вообразили, будто я прячу в себе Христа. Боятся, как бы Он не размазал их по стенке за все, что они вытворяют против рода человеческого. Поэтому решили уничтожить меня раньше, чем Он явится и призовет народы к мятежу…
— Не скажешь?
Кону захотелось вознестись еще выше.
— Ладно, так и быть, скажу… Я Человек! — И, провозгласив таким образом свое недосягаемое величие, он ясно увидел, как побледнели звезды, а Большой Пес удрал поджав хвост.
Ему полегчало.
Меева вздохнула:
— Ну ты даешь! Нет, ты, конечно, прекрасно занимаешься любовью, но не думай все-таки, что ты Господь Бог.
Кон закрыл глаза. Да, эта девушка окончательно усвоила рационалистический взгляд на мир. Полинезии конец. Он подумал, не взять ли ее и в самом деле с собой во Францию, чтобы отдать учиться этнологии и вернуть таким способом к ее изначальной природе.
Он еще не вполне оправился после своих приключений. Но все же догадался принять элементарные меры предосторожности. На следующий день после покушения он написал письмо профессору Стюарту из Массачусетского технологического института и подписался своим настоящим именем. Умолчав о том, где он в данный момент находится, Кон сообщил профессору, что готов принять предложение, сделанное ему за несколько недель до «исчезновения», продолжить свои исследования в Соединенных Штатах. Он снял с письма фотокопию и оставил себе, а оригинал вручил стюардессе самолета, улетавшего в США. После чего отправился к Маэ в пещеру и, даже не взглянув в сторону этого подонка, потребовал вызвать по рации Тамила. Через час, когда шеф французской разведки на Таити примчался, Кон протянул ему копию письма.
— Вот. Вручаю это вам. Адрес на конверте. Поскольку вы все равно следите за моей перепиской… Сделайте так, чтобы письмо дошло. Вопрос жизни и смерти.
Тамил пробежал глазами текст, и лицо его омрачилось.
