Книга Пожиратели звезд, страница 79. Автор книги Ромен Гари

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пожиратели звезд»

Cтраница 79

Затем пошел прочь от дороги и начал спускаться по тропинке вниз.

Телохранителям он не сказал ничего, но оба они последовали за ним – как хорошо выученные собаки, которые не дожидаются, когда им свистнут.

И тогда, к величайшему изумлению Радецки, вслед за Альмайо, с удивительным проворством прыгая с камня на камень по крутой и опасной тропинке, метнулась еще одна фигура – Диас. Журналист глазам своим поверить не мог: вот уж никак нельзя было ожидать от этого создания подобной верности и отваги.

В тот же миг над дорогой, где в лучах солнца благородным древним блеском сверкало оружие, разнесся хриплый приказ, прозвучавший с каким-то яростным торжеством. Хотя теперь, когда ему довелось увидеть все, что только возможно на этой грешной земле, в изнеможении привалившийся к скале д-р Хорват напрочь утратил всякую любознательность, он тем не менее автоматически повернул осунувшееся лицо в ту сторону, откуда прозвучала команда.

Капитан Гарсиа, достигши последней степени чисто испанской экзальтации, приступил к процедуре собственного расстрела.

Он знал, что выпутаться из этой истории у него нет ни малейшего шанса, и вовсе не испытывал желания кончить свою жизнь так же, как Альмайо, – согласно сложившейся политической традиции «народных» восстаний: кастрированным, с выколотыми глазами, с засунутыми вместо них в глазницы тестикулами, с привязанными к рукам и ногам мусорными ведрами и кастрюлями его долго будут таскать по улицам. Lider maximo проиграл эту партию, а Гарсиа был неверующим: он знал, что кет в мире силы, способной спасти хозяина и его верного слугу. Ему уже слышался жуткий звон кастрюль, улюлюканье толпы – на улицах, из окон, с балконов; ему уже чудился запах собственной горящей плоти, смешивающийся с дымом первых петард, знаменующих народное ликование – великий патриотический всеочищающий порыв, неизменный обычай праздновать падение одного тирана и рождение другого; труп его в результате окажется в таком состоянии, что к его останкам и собака даже не подойдет. Поэтому он предпочел самый достойный выход из положения, позволявший к тому же не только избежать мучительной смерти, но и уйти из жизни с воинскими почестями. Одна мысль о возможности избежать пыток, лишить своих врагов права на осуществление законной мести, украсть у них долю ярости и неистовства, смакуя собственную последнюю фиесту, приводила его в состояние какого-то пьянящего отчаяния, исступленной радости; он с гордостью ощущал, как в жилах его вскипает та воображаемая капелька испанской крови, которой он, может быть, обязан всем своим изнасилованным индейским бабушкам-прабабушкам. С выпученными от восторга, ужаса и сознания торжественности момента глазами, он стоял по стойке «смирно», воздев руку, и – наконец прокричал последнюю команду. Под градом пуль он склонился вперед, фуражка скатилась на землю, вслед за ней – его тело.

– Силы небесные, – сдавленным голосом сказал тряпичный Оле Йенсен смертельно побледневшему Агге Ольсену. – Он, оказывается, тоже был артист. И, дорогой мой, настоящий талант. Все наше цирковое братство понесло невосполнимую утрату.

Раздался звук мотора, визг шин, и бесстрастное лицо марионетки повернулось в сторону шоссе: юная американка вскочила за руль «кадиллака», и машина – насекомое, раскинувшее серые от пыли крылья, – неслась уже на полной скорости вниз по дороге.

– Только полюбуйтесь, – вздохнула кукла. – Что это она надумала?

– Вероятно, спасти его, – сказал чревовещатель. – Сразу видно, Оле Йенсен, что вас никогда по-настоящему не любили… Хочет попытаться его спасти, только и всего.

– Хмм, – хрюкнула кукла. – Никогда еще мне не доводилось слышать о том, чтобы кто-то из вас, несчастных созданий из плоти и крови, мог обрести спасение на этой грешной земле.

– Плохо вы знаете американок; они всегда полны добрых намерений и решимости, – сказал Агге Ольсен. – Совершенно лишены каких-либо сомнений и до такой степени идеалистки, что умудрились завладеть семьюдесятью пятью процентами всех состояний в Соединенных Штатах. Такие женщины выигрывают все войны, которые проиграны мужчинами. К тому же она явно любит его. Подобные вещи нередко случаются.

Марионетка вглядывалась в клубы пыли, тающие над дорогой. Потом покачала головой.

– Хмм, – хрюкнула она опять, но на сей раз было в этом звуке что-то сильно похожее на волнение, даже, может быть, на зависть или сожаление. – Ну, остается лишь в очередной раз поздравить себя с тем, что я не принадлежу к роду человеческому. Сердца у меня, хвала Всевышнему, нет.

Глава XXIII

Спотыкаясь о камни, продираясь сквозь заросли кактусов, он скользил по тропинке; плоды каких-то растений при малейшем прикосновении с треском лопались и брызгали на него зеленоватым соком; он прокладывал себе дорогу голыми руками, окровавленными ладонями раздвигал колючие ветви, натыкался на обломки скал, а на губах его застыла самая древняя, самая наивная из всех свойственных человеку улыбок – та, что идет из глубин одиночества в те мгновения, когда в окружающем безразличии почудится вдруг некий долгожданный знак внимания, благорасположения, некий намек на личную связь между слугой и благожелательно настроенным хозяином. Левая рука одеревенела, не двигалась, от плеча к телу расползалась пульсирующая боль. Перед глазами плясал белый город, временами он совсем исчезал, и тогда приходилось останавливаться и, прислонившись к какому-нибудь камню, ждать, когда окружающий мир вернется на место. В ушах гудели стаи мошек – но мошек не было. Белый шелковый костюм был испачкан землей, кровью, соком растений – словно та рубаха, в которой он ходил, когда был учеником матадора. Когда, вынырнув из хаоса колючек и камней, он устремился по мощеной городской улице мимо сидящих верхом на стульях возле своих лавочек мелких торговцев – жены их тем временем выбегали на улицу, чтобы схватить детей и затолкать их в дом или прижать к себе, провожая его взглядом, – он так остро ощутил, что наконец близок к заветной цели, что готов был запеть. При виде его прохожие замирали, выкатив от страха глаза. Один цирюльник, легкомысленно оставивший своего клиента, выскочил на улицу с бритвой в руке и совершенно ошалел; когда Альмайо остановил его, чтобы спросить, где находится гостиница «Флорес», он, похоже, проглотил язык. Судорожно махнул бритвой в направлении моря, проклиная себя за то, что вылез из парикмахерской, и, закрыв глаза – в явной надежде на то, что, когда он их откроет, lider maximo уже дематериализуется, а сам он, может быть, еще увидит жену и детей, – так и продолжал размахивать своим рабочим инструментом.

– Отведи меня туда.

Лицо цирюльника приняло землистый оттенок, но он все-таки пошел – с остекленевшими глазами, как сомнамбула, словно саблю сжимая в руке бритву. Так он дошел до самой гостиницы, указал на вход и, поскольку Альмайо толкнул дверь и вошел внутрь, поспешно кинулся назад и с размаху налетел на дуло автомата одного из охранников; цирюльник завизжал, отпрыгнул в сторону и бросился бежать; стоило ему, однако, обнаружить, что чудо все-таки произошло и он остался в живых, как любопытство вдруг возобладало над страхом.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация