— С этого момента мы более не несем ответственности за американскую внешнюю политику, Джесс. Мир может пойти прахом, нас это больше не касается.
— Свобода! Наконец-то. Это надо отметить. Она отправилась на кухню за бутылкой сидра и заметила записку, оставленную горничной на столе, на самом видном месте: «Мадмазель, я хочу, чтобы мне заплотили или я ухожу». Две ошибки, точка, вот и все. Она вернулась с подносом в гостиную.
— Знаешь, что сказал Наполеон, когда вернулся из похода на Россию, после полного разгрома, уложив там миллион своих солдат, и застал жену в постели с другим?
— Нет, Джесс, не знаю.
— Он сказал: «Ну вот, наконец-то личная проблема, для разнообразия!» Так написано у Таллера. Так что вам остается только изучать жизнь Наполеона, чтобы не допускать тех же ошибок. Cheers!
Черт побери, сильных и твердых людей полно. Но они все как ты — добрые, щедрые, не изворотливые, не способные делать больно и, скажем прямо, слабые, это те люди, которые спасают честь. Это герои разбитых горшков. Они расплачиваются. Она собрала стаканы и поставила их на поднос.
— Я возвращаюсь в Женеву. Ты знаешь такого графа фон Альтенберга? С моноклем и замком в Лихтенштейне. Он предложил мне работу, Я сперва отказалась, но, кажется, он вовсе не плейбой, а крупный делец, так что, может быть, это серьезно. Схожу к Хоббарду. Надо сказать ему пару слов.
— Он здесь ни при чем.
— Я знаю. Но мне нужно выплеснуть все, что накопилось. Самая банальная агрессивность, ничего больше.
— Это естественно… для моей дочери. Да, я знаю, конечно, можно смеяться над самим собой, делать вид, что тебе все равно, и в то же время постоянно тянуться к виски, выцеживая по две бутылки за день.
В машине она разрыдалась, а потом, выплакавшись, стала сочинять, что наговорит генеральному консулу; но, остановив машину у входа в консульство, она не стала выходить: к чему это все, он просто-напросто заведет свою шарманку «Консула» Менотти:
«очень сожалею, но распоряжение поступило из Вашингтона, меня они даже не спрашивали…»
— Не могут же они просто так уволить человека, после тридцати лет службы, на семнадцати постах…
— Аллена не уволили, а отправили в отставку. Нас всех это ожидает.
— Он должен был работать еще восемь лет и…
— Джесс, вы же знаете причины не хуже меня.
— Хорошо, он пьет. А другие?
— За последние несколько лет Аллену пришлось провести в различных клиниках в общей сложности полгода. Подобные вещи в конце концов начинают бросаться в глаза. В Госдепартаменте были вынуждены переводить его с одного поста на другой…
Сидя за рулем своего «триумфа», она сводила счеты с Хоббардом, с Госдепартаментом, с Карьерой:
— Джим, назовите мне хоть одного посла Соединенных Штатов, у которого не было бы этой drinking problem.
Они все пьют. Иначе эта работа была бы просто невыносимой. Хотите имена?
— Джесс, прошу вас. Это смотря как пить…
— Сколько у вас уже было инфарктов, Джим? Два, если не ошибаюсь. Почему ваша жена никогда не сопровождает вас в ваших назначениях? Даже в Карачи? Как же его звали, этого посла США в Токио, — выдающаяся личность, кстати, и имя у него было такое известное — он еще время от времени покушался на самоубийство? Вы прекрасно знаете, что это такое: неприкосновенность. Вы сидите под своим стеклянным колпаком и смотрите, как вокруг поднимается море крови; а иногда вы пересекаете это море в своем «кадиллаке», чтобы нанести официальный визит дуайену дипломатического корпуса или передать убийцам «вербальную ноту», в которой «правительство Соединенных Штатов имеет честь сообщить правительству Ирака, что…». Вы вернулись как раз вовремя, чтобы успеть на прием, который вы даете в честь коммерческой делегации, прибывшей, чтобы делать дела с палачами…
— Знаю, Джесс, я все прекрасно понимаю. Но мы здесь только наблюдатели…
— Зрители…
— Если хотите.
— До свидания, Джим.
— До свидания, Джесс. Надеюсь, вы придете на ужин на следующей неделе.
— Спасибо.
— Если я могу быть вам хоть чем-то полезен, только скажите.
Какой он все-таки подлец. Незачем было даже идти с ним разговаривать. Она отъехала и бесцельно покатила вдоль озера. Единственное, что ей сейчас оставалось, это пойти покормить птиц. Она остановила машину и вышла. Лорд Байрон тут же направился к ней. Рефлекс Павлова, ничего больше. Она взяла его на руки и стала кидать ему в клюз хлебные крошки, по одной. Рано или поздно, все равно придется признать очевидное, моя дорогая. Выражаясь словами Виктора Гюго, «мой отец, этот герой с доброй улыбкой» оставил одну улыбку. За ней уже нет человека.
— Откуда, интересно, в Швейцарии берутся чайки? Она не ожидала встретить его здесь. Была какая-то смутная надежда, скорее даже — любопытство. Придет, не придет? Он подошел и сел на корточки рядом с ней. Эта его белая челка на глазах…
— Я хочу сказать, так далеко от моря? И опять же горы! Они не могут летать так высоко. Во всяком случае, не чайки.
— Сюда, в Швейцарию, всякие странные птицы прилетают.
— Спасибо. Кстати, меня зовут Ленни. Нет, серьезно, я даже видел альбатросов. Альбатросу-то здесь вообще нечего делать. Даже не осмеливается со мной заговорить. В горле пересохло. Лучше бы она все-таки что-нибудь сказала, черт побери, сейчас ее очередь, я уже выложился.
— Кажется, чайки даже спят на воде. Вот настоящая жизнь. Отдаешься на волю волн и на землю — ни ногой…
Что ж, если я не выдерживаю конкуренции даже с какими-то утками, незачем и настаивать. Может, вообще не стоило с ней заговаривать. Помолчали бы вместе. Молчание на двоих. Сразу сближает. К тому же ему жуть как хотелось помолчать вместе с ней. Ему было так хорошо просто быть рядом, смотреть на нее. Красивая девчонка. Жаль, что это я. Она заслуживает лучшего. Не везет. Потом, может быть, я свожу ее покататься на лыжах, так хоть будет чем разбавить, не всухую проиграет со мной. Бывали моменты, когда ему хотелось повеситься.
— Вы что, никогда со своими лыжами не расстаетесь?
— Никогда. Это не шутки. Она улыбнулась:
— Все-таки в вашем возрасте это странно.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что в вашем возрасте это странно — повсюду таскать за собой мишку.
— Мишку? Не знаю такого. Что это еще за тип? Но вот насчет лыж я вам кое-что объясню. Когда у вас с собой лыжи, легавые вас не трогают. Далее если вы спите на скамейке или под мостом. Они видят лыжи и понимают, что вас ни в чем нельзя обвинить. Почему? Не могу сказать. Но это так. Это защищает.
— Вы ищете работу?
— Нет. Я так просто не сдаюсь.
— Странный все-таки образ жизни.
— А я говорю себе то же самое, когда вижу, как какой-нибудь парень идет утром на работу и вечером — с работы. Каждый развлекается как умеет.
