— О, мы поговорим с мистером Джеком Фиддлером. У нас есть донесения, что у Песчаного озера творятся странные вещи.
Потом настала моя очередь. Детективы вежливо попросили доктора выйти. Он решительно отказался. Они попросили еще раз, уже совсем не так вежливо, и он, видя, что упрямство может только отсрочить наш отъезд, неохотно согласился.
В течение следующего часа они расспросили меня обо всем путешествии с первого дня и до ужасного последнего, и я отвечал на вопросы со всей обстоятельностью, опуская только то, что, как сказал доктор, было порождено «обезвоживанием, недосыпанием, голодом, физическими травмами, усталостью, холодом и огромным страхом», то есть любые намеки на аутико.
— Ты знаешь, зачем Чанлер туда отправился? — спросили они меня.
— Думаю, это были исследования.
— Исследования, да, да. Это мы слышали. — Тут они неожиданно сменили тему. — Что он за доктор?
— Доктор Чанлер?
— Доктор Уортроп.
— Он… натурфилософ.
— Философ?
— Ученый.
— Что он изучает?
— П-природные явления, — с запинкой выговорил я.
— А доктор Чанлер, он такой же философ?
— Да.
— А кто ты? Тоже философ?
— Я помощник.
— Помощник философа?
— Я оказываю доктору услуги.
— Какого рода услуги?
— Услуги… незаменимого свойства. У доктора неприятности? — спросил я, надеясь сменить тему.
— Сержант Северо-Западной конной полиции мертв, парень. Так что у кого-то неприятности будут.
— Но я же вам говорил: он ушел от нас. Однажды ночью он исчез, а когда мы его нашли, он был мертв.
— Лесная лихорадка, забрался на дерево и умер от мороза. Местный парень, который вырос в этих лесах, охотился и рыбачил в них, излазил их отсюда и до Полярного круга. И вот он убегает, затаскивает себя на дерево во время первого в сезоне большого бурана… Ты ведь видишь, что все это не стыкуется, Уилл.
— Однако так все и случилось.
Я испытал почти головокружительное облегчение, когда они проводили нас наружу, не украсив наши запястья наручниками.
— Мы будем держать с вами связь, доктор Уортроп, — сказали они почти что с угрозой.
Пережив свой первый допрос как захваченный пехотинец на службе у науки, я сразу же подвергся другому: мой хозяин захотел узнать о каждом вопросе и услышать каждый ответ.
— «Помощник философа»! Что за черт! Что это такое, Уилл Генри?
— Лучшее, что я смог придумать, сэр.
Мы шли к берегу озера, удаляясь от гостиницы.
— Куда мы идем? — спросил я.
— К Чанлеру, — резко ответил доктор. — По каким-то необъяснимым причинам ему взбрело в голову, что он должен сказать тебе слова благодарности.
* * *
Он поправлялся в частной резиденции городского аптекаря и по совместительству единственного зубного врача. Жилище располагалось на втором этаже, прямо над коммерческой конторой в шатком на вид сооружении через дорогу от пристани.
Признаюсь, что я поднимался в комнату Джона Чанлера с большой тревогой. Возможно, почувствовав мои мучения, доктор перед самым входом остановил меня.
— Он ничего не помнит, Уилл Генри. Его физическое выздоровление идет просто замечательно, но умственное… В любом случае, не говори лишнего и помни, что он страдал больше любого из нас.
Джон Чанлер сидел у окна в кресле-качалке. Предвечернее солнце омывало его лицо тусклым светом — так иногда светятся покойники в гробах. Для начала я заметил, что он, как и доктор, выбрит и подстрижен. Его лицо округлилось, и из-за этого глаза казались меньше и смотрелись более пропорционально. Разумеется, он все еще был страшно худым. Голова, как казалось, не очень уверенно держалась на тонкой длинной шее.
— А, привет! — мягко окликнул он, приглашая мне подойти поближе жестом руки с наманикюренным ногтями. — Ты, должно быть, Пеллиноров Уилл Генри! Думаю, нас надлежащим образом не представили друг другу.
Его рука была холодна как лед, но пожатие было крепким.
— Я Джон, — сказал он. — Я очень рад познакомиться с тобой, Уилл, и я счастлив, что ты в добром здравий. Пеллинор говорил мне, что тебе нездоровится.
— Да, сэр, — ответил я.
— А теперь тебе гораздо лучше.
— Да, сэр.
— Рад это слышать! — Его глаза утратили Желтизну. Когда я последний раз смотрел в эти глаза, они горели золотым огнем.
— Ты выглядишь точно как он, — мягко сказал Чанлер. — Как твой отец. Поразительное сходство.
— Вы знали моего отца? — спросил я.
— О, все знали Джеймса Генри. Он практически ни на шаг не отходил от Уортропа. Ужасная потеря, Уилл. Я тебе сочувствую.
В последовавшем неловком молчании мы смотрели друг на друга через пространство, которое казалось гораздо больше, чем те несколько футов, которые нас разделяли. В нем была какая-то странная пустота и странная плоская манера речи: он говорил как плохой актер, читающий по бумажке, или как человек, зазубривший слова на языке, которого он не знает.
— Уилл Генри, — сказал доктор, — Джон хотел тебя поблагодарить.
— Да! Пеллинор говорит, что ты оказал неоценимые услуги для моего спасения.
— Это был доктор Уортроп, — быстро сказал я. — Он спас вас от Джека Фиддлера и он нес вас, сэр, всю дорогу. Он вас нес многие и многие мили и…
— Уилл Генри, — сказал доктор. Он слегка покачал головой и одними губами беззвучно произнес слово «нет».
— Вот так! Ты действительно сын своего отца, Уильям Джеймс Генри! Всегда рад быть к его услугам, всегда считаешь за честь находиться в его августейшей компании, и так далее, и так далее. — Он повернулся к моему хозяину. — Какое волшебство ты практикуешь на своих подчиненных, Пеллинор? Почему они не видят в тебе того, кто ты есть на самом деле: старого брюзжащего ретрограда?
— Может, это как-то связано с тем обстоятельством, что моя компания действительно августейшая.
Чанлер рассмеялся, и при этом глубоко в груди у него что-то задребезжало. В результате на подбородок набежала слюна, которую он вытер тыльной стороной ладони.
— Вот в чем была моя главная ошибка, — сказал он. — Мне надо было взять в экспедицию тебя, Пеллинор.
— Я бы отказался.
— И даже в память о прошлом?
— Нет, Джон.
— Знаешь, это неважно, что я потерпел неудачу. Старик все равно не отступится.
— Я готов иметь дело с фон Хельрунгом.
— А знаешь, кто всему виной? Этот чертов ирландец Стокли.
