Доктор вздрогнул от вопроса; казалось, он вывел его из паралича.
— Думаю, мы с Уиллом Генри поедем на Мюлберри-стрит, — сказал он. — Мы можем ждать известий в полицейском управлении так же, как и здесь. Позвоните нам, если что-нибудь узнаете, Meister Абрам.
Сигара выпала изо рта старика и покатилась по дорогому ковру.
— Что? — вскричал он, выпрыгивая с кресла — Lieber Gott, что со мной такое? Как я мог быть таким глупцом?
Он бросился к двери и крикнул горничной, чтобы она велела Тимми, слуге, вывести коляску. Он яростно хлопал себя по карманам, пока не достал откуда-то из недр пиджака маленький крупнокалиберный пистолет с перламутровой рукояткой.
— Что это? — требовательно спросил Уортроп.
— Может быть, ничего, а может быть, все, Пеллинор. В своем расстроенном состоянии я совершенно забыл и теперь молюсь, чтобы это ничего не значило — я молюсь! Вот. — Из другого кармана он достал длинный нож в кожаных ножнах и сунул в руки доктору. — Помните, целиться надо в сердце! И никогда — никогда! — не смотреть ему в глаза.
Он распахнул дверь и побежал на угол, где мальчик ненамного старше меня держал вожжи низкой коляски. Мы поспешили за ним.
— Скажите мне, о чем вы забыли, фон Хельрунг! — потребовал доктор.
— Мюриэл, mein Freund. Мюриэл! Она так и не позвонила.
Расположенный в Централ Парке в нескольких кварталах от гостиницы «Плаза», дом Чанлеров стоял ровно посередине улицы миллионеров — дворцового вида домов, тянущихся вдоль Пятой авеню после пересечения с Пятнадцатой улицей, усадеб такого ошеломляющего размера и экстравагантной архитектуры, что они точно отражали характер своих хозяев. Здесь жили титаны американского капитализма, живые символы Золотого века — семьи с такими фамилиями, как Гоулд и Вандербильт, Карнеги и Астор, с которыми Мюриэл, благодаря замужеству, отдаленно породнилась.
Дом Чанлеров вовсе не был самым большим из этих поместий, но по сравнению с жильем «другой половины» горожан — переполненными и грязными зданиями со съемными комнатами — это был просто дворец в стиле французских замков XV века.
С удивительным для его возраста проворством фон Хельрунг выпрыгнул из коляски, рванулся в ворота и побежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Он несколько секунд колотил в дверь своим толстым кулачком, крича:
— Мюриэл Бартоломью! Откройте! Это я, фон Хельрунг!
Он повернулся к доктору:
— Быстро, Пеллинор! Мы должны ее выломать.
Доктор резонно ответил:
— Возможно, они наверху и просто не…
— Ах! — простонал старый монстролог. Он грубо оттолкнул Уортропа в сторону, отошел, чтобы дать себе разбег, и обрушился на дверь. Она подалась, но не открылась. — Боже милосердный на небесах! — закричал он, готовясь к новому натиску. — Дай (бум!) мне (бум!) силы!
С последним отчаянным ударом его плеча дверь слетела, и ее расщепленное полотно с треском ударилось о внутреннюю стену. Фон Хельрунг удержал равновесие, но по инерции пробежал несколько шагов вперед в прихожую с высоким потолком, где хрустальная люстра дробила свет заходящего солнца на тысячу сверкающих кусочков.
Я почувствовал его сразу же, как вошел — отвратительно сладкий запах смерти, безошибочно угадываемый аромат разложения. Доктор среагировал на него немедленно. Он обогнул своего запыхавшегося напарника и двинулся к парадной лестнице. Фон Хельрунг, теперь уже с пистолетом в руке, свободной рукой остановил Уортропа, схватив его за пальто.
— Мы будем держаться вместе, — прошипел он решительно. — Где нож?
Уортроп что-то недовольно буркнул, но достал нож и дал его мне.
— У меня револьвер, — сказал он.
— Хорошо, но вам понадобится вот это. — Фон Хельрунг протянул ему несколько поблескивающих серебряных пуль. Они тихо звякнули в зловещей тишине. Уортроп отвел его руку.
— Думаю, моих обычных будет достаточно, спасибо.
Мы последовали за Уортропом вверх по лестнице мимо портретов предков клана Чанлеров, нескольких мраморных статуй греческих богов и анонимного бюста, взиравшего вниз со своего пьедестала.
На первом повороте лестницы мы увидели тело девушки в одежде горничной; она лежала лицом вверх, но на животе. Кто-то свернул ей голову назад. Глаз и лица не было. Юбка была задрана до пояса, обнажив ноги и зад. На месте, где должны были бы быть ягодицы, зияла огромная рана, и в воздухе пахло экскрементами.
Фон Хельрунг в шоке отпрянул, но Уортроп едва обратил внимание на страшную находку. Он перепрыгнул через несчастное создание и пошел дальше вверх, выкрикивая имя Мюриэл во всю мощь своих легких, с распахнутыми в панике глазами. Мы с фон Хельрунгом не были так быстры и осторожно обошли тело. Хотя я и сказал себе не смотреть вниз, но все же посмотрел, и меня едва не вырвало от отвращения, потому что увиденное превосходило все, что я когда-либо видел за все время, проведенное рядовым пехотинцем на службе у суровой любовницы Уортропа.
Кто-то — или что-то — аккуратно выложило маску ее лица, включая ее блестящие карие глаза, на месте вырванных кишок, так что казалось, что она из этой исковерканной глубины смотрела на меня.
— Осторожно, Уилл! — прошептал фон Хельрунг.
Я чуть не врезался в доктора на втором витке лестницы. У нас на пути лежало еще одно тело: на спине, ноги вместе, руки вытянуты в стороны; в таком положении мы обнаружили сержанта Хока. Оно было выпотрошено. Его органы, все еще блестящие от телесной жидкости, валялись рядом в беспорядке, как будто их переворошили в поисках главного приза: может быть, сердца (я увидел его обгрызенные остатки), а может быть, кишок, которые были вырваны из нутра и намотаны вокруг безликой головы, как корона.
Это был Бартоломью Грей.
Монстролог едва остановился. Он бежал по второму этажу, выкрикивая имя Мюриэл, пинком открывая двери с такой силой, что от петель летели щепки. Фон Хельрунг догнал его, тронул за плечо и вскрикнул, когда Уортроп развернулся волчком и ткнул дулом револьвера ему в лоб. Старый ученый показал на дверь в конце коридора, на которой кто-то намалевал то ли кровью, то ли содержимым толстой кишки бедной девушки:
ЖИЗНЬ ЭТО
Фон Хельрунг тихо вскрикнул: «Пеллинор, нет!», но доктор был уже у слегка приоткрытой двери, держа револьвер на уровне уха.
Он толкнул дверь, и на него упало что-то спрятанное над ней — ночной горшок, до краев наполненный вязкой массой. Горшок стоял наверху двери, прислоненный к стене — на этот трюк мой хозяин уже попадался много лет назад, только теперь над ним подшутили не ведром с кровью танзанийского нголоко. Это был ночной горшок с человеческими испражнениями.
ЖИЗНЬ ЭТО
Уортроп попятился назад, давясь и отплевываясь (в момент происшествия его рот был слегка приоткрыт), его пальто и волосы пропитались вонючими фекалиями. Впрочем, он быстро пришел в себя и ринулся в комнату. Мы с фон Хельрунгом шли следом.
